Заговор Важных - Жан д'Айон Страница 21

— Ты прав, я немного задержался… Если верить колоколу Сен-Жермен-л'Оксеруа, сейчас шесть часов тридцать минут, — ответил Луи извиняющимся тоном. — А что, уже пора за работу? — поинтересовался он, не снимая ни шляпу, ни плащ: старая башня не отапливалась, и в кабинете было холодно.

— Разумеется, пора, — укоризненно ответил комиссар. — Я просмотрел все дела Бабена дю Фонтене. На мой взгляд, только три из них могли подвигнуть кого-то на то, чтобы воспрепятствовать их успешному завершению. Двумя, касающимися непосредственно полиции, я займусь сам, а тебе я хотел доверить третье, ибо в нем замешаны судейские, а ты лучше знаешь этих субъектов. Но так как большинство из них заканчивают работу в полдень, то у нас не так уж много времени.

— Тогда быстренько посвяти меня в суть дел, — сказал Луи.

Гастон склонился над своими заметками:

— Два дела, которыми я займусь сам, связаны с фальшивыми монетами, обнаруженными Бабеном. Речь идет о серебряных экю, изготовленных с помощью серебряной краски, да так искусно, что мошенничество не сразу заметишь. Один из заключенных, попавший в тюрьму за другое преступление, признался, что пустил эти экю в обращение. Больше мне ничего не известно, но, к счастью, негодяй сидит в Бастилии, и сегодня утром я намерен допросить его.

Гастон замолчал и внимательно посмотрел на друга. После короткого молчания он доверительным тоном продолжил:

— Второе дело можно назвать возвращением Живодера.

— О чем идет речь? — оживился Луи, услышав странную кличку. — Что еще за Живодер? Очередной мошенник?

Гастон придал своему лицу серьезное выражение, давая понять, что веселье товарища по коллежу неуместно, и тоном классного наставника принялся объяснять:

— Живодер появился лет тридцать тому назад, но его поймали, подвергли пытке и казнили. Нахлобучив на голову шляпу с огромными полями, негодяй вечером либо ночью нападал на женщин, отбирал у них драгоценности и стальной перчаткой с острыми когтями рвал и царапал их тела, особенно грудь и горло. Увечья, нанесенные женщинам, а их трудно даже себе представить, описаны в этих документах. [26]— Указав на толстую папку, набитую пожелтевшими листочками, Гастон продолжал: — Долгое время Живодер наводил ужас на весь Париж, но его жертвы, женщины с расцарапанной и изрезанной грудью, боялись жаловаться. А теперь, похоже, появился новый Живодер, во всяком случае, несколько вечеров подряд он действует на улице Сент-Авуа и в близлежащих переулках. К сожалению, у меня есть показания очень немногих жертв, ибо большинство искалеченных и напуганных женщин скрывают случившееся.

По его хмурому виду было ясно, что дело это тревожит его более всех остальных.

— К несчастью, новый Живодер отличается от своего предшественника, — в тоне Гастона прозвучала растерянность, — он уже дважды задушил свои жертвы, тогда как прежний никогда этого не делал, ему довольно было их воплей.

— Жуткая история, — содрогнувшись, ответил Луи. — Но чем я могу тебе помочь?

— Третье дело Бабена, привлекшее мое внимание, — дело об отравлении. Жертвой его стал некий Клеофас Дакен, судебный исполнитель из Дворца правосудия. К сожалению, больше по этому делу ничего не известно, и тебе предстоит выяснить, что за тип был этот Дакен.

Сведений действительно маловато, — усмехнулся Луи, мысли которого были по-прежнему поглощены Живодером. — К счастью, у меня во Дворце правосудия есть приятели, поэтому я иду туда и немедленно сообщу тебе все, что сумею узнать.

И он взял со стула перчатки и шляпу.

В поручении Гастона для Луи не было ничего необычного. Как правило, если нотариусам требовалось собрать сведения о своих клиентах, их семьях и родственниках, они прибегали к услугам платных агентов. Но последним зачастую недоставало умения, порой порядочности и почти всегда — исполнительности.

Луи нравилось самому докапываться до истины, и во многом благодаря этому его увлечению семейная контора Фронсаков пользовалась безупречной репутацией. Работая поверенным в конторе отца, он проводил расследования по заказу как самых знатных семейств королевства, так и органов правосудия, доверявших Фронсаку деликатные и запутанные дела.

Гастон взял плащ.

— А я тоже пойду, — объяснил он. — Мне нужно попасть в Бастилию.

Во дворе Луи сел на лошадь и выехал из Шатле через заднюю калитку: путь его лежал в сторону Долины нищеты. Гастон поехал в карете.

* * *

Название «Долина нищеты» закрепилось за участком набережной, начинавшимся позади Гран-Шатле и спускавшимся к самой воде. Там, в тесноте жалких лачуг и лабиринте мрачных зловонных улочек, влачил свое существование нищий и опасный народ с темным прошлым и непредсказуемым будущим.

Ни один здравомыслящий человек не появлялся в Долине без веской причины, не собирался делать этого и Луи. Фронсак направил коня прямо на Мельничный мост, ведущий в самое сердце острова Сите.

Перебравшись на другой берег, он двинулся вдоль бывшей резиденции управляющего Дворцом правосудия. Улица, запруженная магистратами в черном, забитая портшезами и каретами, вела к Дворцу правосудия, именуемому также парламентом.

Парламент был создан Филиппом Красивым. Этот король разделил свой совет на три части, обязав Большой совет заниматься королевской политикой, парламент — судебными делами, а Счетную палату — финансами.

Родовитых дворян, уповавших на силу, постепенно вытеснили из парламента и Счетной палаты, и их места заняли выходцы из третьего сословия, люди более гибкие, а главное, более компетентные: отныне они заседали в этих двух инстанциях.

Мало-помалу парламент стал одним из главных — но не единственным — судебных институтов королевства. В провинциях тоже существовали свои парламенты, сохранившие за собой право утверждать местные налоги, а парламент Парижа стал чем-то вроде верховного апелляционного суда.

Однако запутанное законодательство и расхождения между местными и общегосударственными юрисдикциями побудили парижских магистратов не только рассматривать, но и выносить одобрение новым королевским постановлениям, декретам и ордонансам, дабы в них не содержалось противоречий.

Признав новый закон действительным, они заносили его в регистры и объявляли закон зарегистрированным. И через несколько лет королевские решения, не зарегистрированные Парламентом, уже не имели силу законов.

Третье сословие стремительно прибрало к рукам юридическую власть, а Парламент постепенно присвоил себе роль постоянно действующего народного представительного органа — в отличие от Генеральных штатов, созывавшихся редко и нерегулярно. Парламент закрепил за собой право опротестовывать и право выносить решения, касавшиеся политики, проводимой королем.

* * *

В прошлом году Людовик XIII напомнил парижским магистратам, что право опротестовывать королевские решения они присвоили себе безосновательно. Ведь именно король обладал законодательной властью, и королевский трон возвышался во Дворце, дабы никто не забывал, что его величество самим Господом наделен правом вершить правосудие и что отправляется оно от его имени.