Дорога - Александра Маринина Страница 21

– Ничего себе! – присвистнул Камень. – И какэто сказалось на семейном бюджете Романовых?

– Да плохо сказалось, ясен перец. Люба начала сострашной силой на всем экономить, но ведь на детях экономить нельзя, им фруктынужны, соки разные, одежда, они ж растут не по дням, а по часам, значит, надоэкономить на себе и на муже. Вот где уроки Анны Серафимовны пригодились!Люба-то моя из ничего конфетку может сделать, никто сроду не догадается, чтотакой шикарный стол на три копейки накрыт. В общем, с питанием она кое-каквыкручивалась, а вот чтоб кофточку себе новую купить или даже колготки – этонет. Зашивала и старые донашивала. Кстати, я посмотрел, как она колготкизашивала, – чуть с ветки не рухнул! Знаешь, чем она шила?

– Ну, чем? Иголкой, наверное, чем же еще.

– Да это понятно, что иголкой! А в иголке-то что?

– Ну, нитка. Чего ты привязался? – огрызнулсяКамень.

– Щас! Нитка. Не нитка, а волос. Она волос у себя изголовы выдергивала и в нитку вдевала, получается тонко, и цвет подходящий,ничего не видно, если аккуратно зашивать. Представляешь?

– Нет, – честно признался обалдевшийКамень, – не представляю. А что, нельзя было тонкие нитки купить? Это тожедефицит?

– А то! В те времена в СССР почти все было дефицитом.Толстых ниток навалом, а тонких, чтобы колготки зашивать, – наищешься. Спродуктами тоже беда, самые простые в магазине есть, а как что получше – тактолько по блату или в пайках. Колбаса на прилавке только вареная, копченых иособенно сырокопченых не достать, сыра два сорта, да и то не каждый день, вобщем, караул. Майонез в баночках за тридцать шесть копеек – и тот не купитьпросто так, надо ловить, когда выбросят.

– Куда выбросят? На помойку?

– На какую помойку, лопух ты палеолитный! На прилавоквыбросят. Это термин тогда такой был – выбросить. Значит, продавать.

– Ах вон чего, – протянул Камень. – Так иговори.

– Я и говорю. Хорошо еще, что у Любы на заводе пайкихорошие давали, и у Родислава в Академии тоже, но самые лучшие пайки были вМинистерстве, где Головин служил. Он все время дочери продукты подбрасывал. Ивообще, после смерти жены он полностью сосредоточился на двух вещах: на службеи на семье дочери. Звонит по три раза в день, про все спрашивает, все вызнает,всем руководить пытается. Задушил прямо своей любовью, продохнуть невозможно.Люба, конечно, радуется, что отец в депрессию не свалился, но, с другойстороны, она от такого тотального контроля давно уже отвыкла. Ну, одним словом,ничего, как-то все устаканилось, хотя Люба все время в страшном напряжении:вдруг отец заметит, что с деньгами что-то не то. Она же знает, какой онглазастый и памятливый, она до сих пор не забыла, как просила у отца пятнадцатьлет назад билет в театр для Андрея Бегорского и оказалось, что НиколайДмитриевич прекрасно знает Андрея понаслышке и даже помнит, что тот увлекаетсяшахматами, хотя самого Андрея ни разу в глаза не видел. В общем, боялась онаужасно. У него память-то отличная и глаз приметливый, он же не мог не замечать,что дочь за несколько месяцев ни одной обновы ни мужу, ни себе не купила. Так оназнаешь что делала? То и дело просила у Аэллы какую-нибудь тряпочку, якобы ейкуда-то там надо и надеть нечего, надевала при отце, а потом возвращала Аэлле.Так и выкручивалась. Значит, Лиза родила девочку в конце июля, лето прошло,осень, советские войска вошли в Афганистан, наступил восьмидесятый год, зимуперезимовали, весна наступила, а там и май месяц, когда у маленького Николашидень рождения. Вот тут-то все и случилось.

– Что случилось? – встрепенулся Камень.

– А все, – загадочно ухмыльнулся Ворон. –Наступил день, который перевернул всю их жизнь.

В эту ночь Родислав Романов очень нервничал, возвращаясь отЛизы, – с вечера раскапризничалась маленькая Леля. Конечно, родители самивиноваты, не надо было брать ее с собой в кино, но девочка так просила взятьее, она так не хотела оставаться дома в субботу вечером, когда не нужно делатьуроки – в младших классах уроки на понедельник еще не задавали, давая малышневозможность от души отдохнуть в выходной. Люба и Родислав собирались посмотретьновый фильм Андрея Тарковского «Сталкер», о нем много говорили те, кто ужевидел картину, и кинофильм шел как раз в ближайшем кинотеатре. Леля готова быларазрыдаться от обиды, что ее в субботу вечером оставляют дома одну – Николашаубежал с друзьями по своим мальчишеским делам, – и пришлось взять ее ссобой.

Уже во время сеанса Люба почувствовала, что они с мужемсовершили ошибку. Не надо было брать ребенка на такое серьезное и страшноекино. Мрачные пейзажи, странная девочка с повязанной платком головой, обладающаянеобычным даром, трагические переживания героев, загадочные слова персонажей –все это оказало на Лелю сильное воздействие. Сперва она была задумчивой, потомстала подавленной, а к тому моменту, когда Люба стала укладывать ее спать, Лелязаявила, что боится, что у нее перед глазами все время стоит та страннаядевочка в платке, которая может взглядом двигать стакан, и еще кучи мусора иогромные куски колючей проволоки. Девочка в конце концов уснула, но Любанесколько раз заходила в детскую и видела, что сон у малышки беспокойный, онаворочается и постанывает.

– Может быть, ты можешь сегодня не ездить кЛизе? – робко спросила она мужа. – Я боюсь, Лелька в любой моментможет увидеть во сне что-то страшное, проснется и прибежит к нам, а тебя нет.

– Я не могу, Любаша, – виновато произнесРодислав. – Я ей обещал приехать и дать немножко отдохнуть, она ведьсовсем не спит из-за Дашки. У Лизы уже руки отваливаются все время носитьдевочку, а она успокаивается только на руках. Пойми меня.

– Конечно, конечно, – вздохнула Люба.

– Я постараюсь вернуться пораньше, – пообещал он.

– Спасибо.

Но вернуться пораньше не получилось, он смог вырваться отЛизы только в три часа ночи, когда десятимесячная Даша наконец угомонилась.Ночные дороги были пустынны, и на своих новеньких «Жигулях» Родислав быстродомчался от дома на улице Маршала Бирюзова до своего дома на Юго-Западе Москвы.

Он вышел из машины, стараясь не хлопать дверцей – май стоялтеплый, и все спали с открытыми окнами, а ему совсем не хотелось внезапным шумомразбудить кого-нибудь из соседей или, что еще хуже, чутко спящую дочку. Войдя вподъезд, Родислав решил, как обычно, не пользоваться лифтом – в ночной тишинегул и скрежет слышны очень хорошо – и пошел на четвертый этаж пешком. Едва онначал подниматься, как услышал, как на третьем этаже открылась и захлопнуласьдверь одной из квартир и раздались торопливые шаги. «Черт, как некстати, –подумал он. – Сейчас меня увидит кто-нибудь из соседей, разговоры пойдут.И спрятаться негде». Он начал быстро прикидывать, не спуститься ли ему вниз исесть в лифт, пока его не заметили, но в эту секунду мимо него промчалсясовершенно незнакомый молодой мужчина с перекошенным от ужаса лицом. Одежда егобыла в беспорядке, рубашка только накинута на обнаженный торс и не застегнута,волосы растрепаны, лицо бледно-зеленое, словно он увидел привидение. Родиславпосторонился, пропуская его на узком лестничном пролете: ему пришлось буквальновжаться в стену, чтобы незнакомец не сшиб его с ног. «Слава богу, он не изнаших жильцов. Или из наших? Во всяком случае, я с ним не знаком, будемнадеяться на то, что и он меня не знает и ни с кем не станет обсуждать», –с облегчением подумал Родислав и стал подниматься на свой этаж.