Мимо денег - Анатолий Афанасьев Страница 21

Эдик Корин уселся поудобнее, привалясь спиной к прохладной железной решетке, и выудил из кучи тряпья пластиковый пакет с едой. Странно, что крысы не добрались до него. Непонятно вообще, почему крысы его боятся, хотя он вовсе не враг этим милым зубастым зверькам. Как обычно, они окружили ложе плотным кольцом — их десятки, сотни — и, жалобно попискивая, чего-то ждут. Ни одна не решается переступить незримую черту, отделяющую его от них. Корин давно обрел способность видеть в темноте даже лучше, чем на свету, и отлично различал их острые мордочки с блестящими бусинками глаз и трепещущие от азарта гладкошерстные, длиннохвостые тушки. Время от времени он делал попытки их приручить, но крысы не подпускали его близко.

Он достал из пакета пирог с капустой, шматок вареного мяса и бутылку пепси-колы и начал методично жевать, сопя и отрыгивая. После долгого забытья он всегда просыпался голодный, с угрожающе бурчащим желудком, потому запасался заранее едой. К счастью, с пропитанием в этом городе не было проблем. К услугам страждущих сотни помоек и тысячи мусорных баков, набитых аппетитными объедками, и большая часть населения давно перешла на подножный корм, вознося благодарение новым русским за неслыханные щедроты.

О да, Аня Берестова, Анек, Аннуся, — прелестное видение минувших дней. Не случайно она пригрезилась. После своего счастливого перевоплощения Эдик Корин ни в чем больше не нуждался, высокая духовная цель сделала его самодостаточным, но все же он, как оказалось, оставался общественным животным — от видовой природы не уйдешь — и изредка, особенно после очередной победы над вселенским злом, испытывал потребность увидеть рядом доброго товарища, единомышленника, соучастника в великой борьбе. А кто же лучше подходил на эту роль, как не белокурая Анечка с ее отзывчивым, храбрым сердечком?

Их роман с Анечкой получился стремительным и скоротечным. К одиннадцатому выпускному классу он уже в достатке отведал женской сладости, но Анечка, к его удивлению, оказала стойкое, упорное сопротивление. Чтобы ее заполучить, ему пришлось влезть в первые в своей жизни, довольно большие долги. Он занял триста долларов у Анастасии Вадимовны, лучшей материной подруги, женщины-вамп, которая походя и небрежно лишила его невинности в четырнадцать лет. Она же, кстати, не пожалела времени, чтобы обучить его науке любви, и внушила, что главный и единственный ее закон состоит в том, что настоящий мужчина никогда, ни при каких обстоятельствах не оставит женщину неудовлетворенной. Для Анастасии Вадимовны, владелицы известного салона мод «Сизая голубка», а также нескольких массажных кабинетов, триста баксов не были сколь-нибудь значительной суммой, но отстегнула она их со скрипом и под большой процент. Так и не смогла ему простить, что он перестал являться по первому ее зову, когда ей приспичивало. Почему-то вбила себе в голову, что за все хорошее, что она для него сделала (включая, честно говоря, и безвозвратные ссуды), он обязан находиться при ней до конца дней в качестве безотказного мальчика-вибратора.

На двести долларов он купил Ане новенький японский компьютер, который в ту пору, как и видак, еще не стоял у каждого уважающего себя, продвинутого молодого человека на столе рядом с пепельницей, — престижную, знаковую вещь. На оставшуюся сотнягу повел девушку в модный кабачок «Фортуна» на Чистых прудах, где в хорошем темпе влил в нее, еще находившуюся под гипнозом дорогого подарка, бутылку красного вина с добавлением двух коньячных коктейлей, которые она по наивности приняла (по его уверению) за безобидную «элит-колу», изготовленную по рецепту якобы тибетских монахов специально для запивки бараньего шашлыка. Потом загрузил ее, совершенно пьяную, в битую-перебитую отцову «пятеху» и отвез за город, в ближайший лесок. Дальше началась фантасмагория. Корин не ожидал, что встретит отпор, тем более, что всю дорогу в машине девушка давала красноречивые авансы, с трепетом отзывалась на прикосновения, истерически хохотала, и на светофорах они успели нацеловаться до одури. Он не сомневался, что их обуревает взаимное желание, и, едва припарковался у проселочной дороги в кустах, подступил к подружке со всем пылом юной страсти. Впоследствии, анализируя ситуацию, Корин пытался понять, на чем прокололся, и пришел к выводу, что нужно было довести атаку до победного завершения прямо в машине, но там ему показалось тесновато, и черт дернул вывалить почти парализованную, слабо попискивающую девушку на траву, где она мгновенно очухалась, резким толчком в грудь спихнула ухажера с себя, вскочила на ноги — и мгновенно исчезла в гуще деревьев. На ходу застегивая штаны, разъяренный неслыханной подлянкой, влюбленный юноша догнал ее на берегу какого-то гнилого ручья, они начали бороться в темноте, пока оба не рухнули в воду. Из воды Анек выкарабкалась первая: Корин крепко приложился коленом о камень — и опять укрылась в лесу. И все это молчком, без единого звука, лишь когда падали в воду, она выдохнула затяжное, жалобное: «Ма-а-а-мочка!»

Еще дважды он настигал жертву, но снова и снова ей каким-то чудом удавалось вырваться из любовных объятий. Из царапин, оставленных на щеках ее ногтями, сочилась кровь, он порвал фирменную рубаху, зацепившись о сук, колено раздулось, как резиновое, но юноша не сдавался — любовь сильнее боли — и только на бегу повторял, как заклинание: «Ох дура, ну дура! Поймаю, хуже будет!»

Не поймал. После долгой погони, уже на рассвете, выбежали на шоссе, и Анек, опередившая его метров на двадцать, остановила какую-то легковуху, нырнула в салон — и была такова. И надо же как не везет: утреннее шоссе совершенно пустое, но, как назло, прямо к ее ногам подкатил какой-то придурок! Потом еще часа два Корин разыскивал свою «пятеху»…

Два дня не ходил в школу, лечил колено, ждал, пока рожа немного подсохнет, но главное, страдало уязвленное самолюбие. Столько затрат — триста баксов! — а в награду увечье. За что?

На третий день явился в класс с твердым намерением: сказать динамистке пару ласковых, проникновенных слов и больше никогда не приближаться на пушечный выстрел; но увидел Аньку, лучезарно, невинно улыбающуюся, с виноватыми глазами, и… На уроке получил записку: «Эдичек, я все понимаю, я вела себя как идиотка. Прости, если можешь… Компьютер упаковала, пришли кого-нибудь или сам забери. Твоя несчастная Анек».

В тот же вечер после школы между ними состоялось решительное объяснение. Сидели в скверике, Корин нервно курил, и девушка пару раз затянулась из его рук. Сизое солнце спускалось за Донской монастырь. Стоял поздний сентябрь с его подозрительной, просвечивающей сквозь провода чахоточной желтизной.

— Мне по барабану твои приколы, — устало заметил Корин. — Телок на мой век хватит. Но можно как-то по-культурному, без дикости. Я же тебе всей душой открылся.

— Ты имеешь в виду компьютер? — вздохнула Анек. — Пожалуйста, можешь его забрать. Я же написала.

— При чем тут компьютер? Компьютер — это деталь. Ты в ресторан пошла?

— Пошла.

— Добровольно?

— В ресторан, да. Но…

— Что значит «но»? Если девушка идет с парнем в ресторан, значит, приняла какое-то решение? Однозначно.

— Эдичек, ты меня напоил. Я никогда столько не пила.