Горькие плоды смерти - Элизабет Джордж Страница 21

– …пытался вернуть это жуткое создание с татуировками и пирсингами по имени Лили Фостер. И поверь мне, я совершенно в это не вмешивалась, равно как не намерена и лезть в твои отношения с Индией.

Он пристально посмотрел на мать. Та отвернулась от окна и поймала на себе его взгляд.

– Дорогой, я должна была выяснить, что за отношения у твоей жены с этим человеком. Теперь мне это известно, и я ставлю на этом точку. У тебя есть информация – это всего лишь невинное знакомство, не более того – и теперь, когда ты знаешь это, для тебя настало время вернуть ее. Ты не смеешь сидеть безвылазно в этой квартире день за днем и ждать…

– Я не смогу, мама.

– Разумеется, сможешь.

– Дело не в Индии, а в том, что случилось. Мне от этого не уйти. Я пытался, я пытаюсь и не могу с себя это сбросить.

Каролина вернулась к дивану и, сев рядом с сыном, обняла его за плечи и пригладила волосы у него на виске.

– Послушай меня, сынок, – начала она. – Ты все никак не можешь пережить не столько смерть Уилла, сколько то, что ты не смог помочь ему. А ведь ты, Чарли, помог стольким людям! Ты помогаешь своим пациентам, Чарли, но и помимо них, посмотри, скольким ты помог по доброте души, в свое свободное время. Но Уиллу помочь ты не смог, и я тоже не смогла, как не смогли и врачи, которые его лечили. А все потому, что причина сидела слишком глубоко. Душевный недуг медленно убивал его, и все мы были бессильны этому помешать. У него была работа, которая доставляла ему радость, но, как оказалось, этого было мало. Равно как и усилий Лили. И моих с вашим отчимом усилий.

– Мне не хватило умений. А ведь они у меня есть.

Женщина повернула голову сына к себе – так, чтобы он посмотрел ей в глаза.

– Ты всю свою жизнь был преданным любящим братом. Он забрал это у тебя, когда…

Она осеклась, но, сделав над собой усилие, продолжила:

– Когда он спрыгнул с обрыва. Однако ты должен найти в себе силы, чтобы жить дальше, потому что, если ты этого не сделаешь… Прошу тебя, Чарли, сделай хотя бы просто попытку…

Каролина умолкла. Но ее сын видел, что в эти мгновения в ней что-то происходит, как будто из глубин ее души пробивается нечто сокровенное.

– Я пообещала себе… – медленно, с видимым усилием, произнесла мать, и ее голос дрогнул. Она вскинула руку, давая понять, что ей нужно мгновение, чтобы взять себя в руки. Чарльз не стал ее торопить, и через секунду она заговорила снова. – Пожалуйста, не забывай о том, что я тоже любила его. Он слишком долго был средоточием моей материнской любви. Я водила его к специалистам, к детским психологам, консультантам, психиатрам… Я находила для него школы, которые, как мне казалось, подойдут для него, я ползала на коленях перед твоим отцом, умоляя его дать денег на эти школы, но он не давал. Он не давал денег для родного сына, Чарли. И он, твой отец, при всех его талантах, отказался сделать операцию, которая хотя бы частично избавила бы Уилла от страданий из-за его уха… этого врожденного уродства… из-за которого его вечно дразнили. «Ради бога, Каролина, угомонись, – говорил он. – Просто ты никогда не видела настоящее уродство. Ты сама только и знаешь, что вечно подчеркиваешь его дефект. Да что там, любой недостаток! А потом удивляешься, почему сын чувствует себя неполноценным… Какого черта ты это делаешь?»

Вновь ненадолго замолчав, Каролина продолжила вспоминать:

– Я пыталась найти другие источники, но их не было. И кто я была такая? Всего лишь женщина, которой нужна работа, чтобы в доме на столе была еда. Если б не Алистер, мы бы все оказались на улице.

Отчасти это была правда, отчасти ее фантазии, но Чарли вновь не стал с нею спорить. Мать до сих пор переживает смерть Уилла. И если ей легче от того, что в ее воспоминаниях события прошлого предстают в несколько ином свете, нежели он сам их помнил, то кто он такой – он, отшельник, безвылазно сидящий в квартире, которую раньше делил с женой, – чтобы порицать ее за это? Кроме того, ее причитания по поводу Уилла уводили их от разговора об Индии и о нем самом, так что Голдейкер не собирался ее останавливать.

Впрочем, вскоре Каролина вновь затянула старую песню.

– Но дело не во мне. Не в моих бедах, тревогах и чувствах, – сказала она. – Речь идет о тебе. Теперь ты – единственный, кто у меня есть. Мне больно думать о том, что ты заперся в четырех стенах. Я страдаю при мысли о том, что ты одинок. Если я потеряю еще и тебя… – Она заплакала, а затем, успокоившись, добавила: – Извини. Я не хочу лить слезы. Но иногда… Я знаю, ты меня поймешь: иногда хочется умереть, потому что сколько еще можно страдать? Это я к тому, что прекрасно знаю, каково тебе сейчас. Со мною то же самое. И если я не смогу тебе помочь… Позволь мне помочь тебе. Во имя всего святого, обещай мне, что ты попытаешься взять себя в руки!

Чарли встретился с ней взглядом. В ее глазах застыла боль. Боль, которую испытывает любая мать, потерявшая более чем одного ребенка. И хотя она не знала, что сын это понял, он не стал ей этого говорить.

– Я попытаюсь, – пообещал Чарльз.

Каролина обняла его.

– По шагу за один раз – это все, о чем я тебя прошу. Ты же сможешь, правда?

– Я попытаюсь, – повторил он.

Торнфорд, Дорсет

На первый взгляд приглашение на ужин выглядело вполне невинным, и Алистер Маккеррон его принял. Хотя сам он был хозяином, а она – его работницей, в принципе их можно было считать коллегами. Что такого, если они разделят трапезу? И даже если та состоится дома у работницы, а не в ресторане, в этом нет ничего предосудительного.

Шэрон Холси трудилась на благо его пекарни уже не один год. Рано овдовев – уже в двадцать четыре года, – она, несмотря на стесненные обстоятельства, исключительно благодаря своему упорству и трудолюбию, сумела поставить на ноги двух детей. Дочь стала врачом-онкологом и жила в Сан-Франциско, а сын-лингвист поселился в Страсбурге. Конечно, Шэрон, как и все матери, сильно скучала по детям. Другое дело, что материнскую тоску она лечила упорным трудом, благодаря чему вскоре стала правой рукой Алистера.

Классический трудоголик, она не мыслила прожить без работы даже дня, что не могло не сказаться на положении дел в пекарне. Бизнес Алистера развивался и рос. Вскоре он уже владел семью булочными в разных городах графства, и каждая приносила приличный доход.

Холси управляла ими, работая в каждой по полдня раз в неделю, чтобы быть в курсе дел. Она следила за тем, как удовлетворялся покупательский спрос, вела бухгалтерскую отчетность, заказывала необходимые припасы, выплачивала зарплаты работникам, принимала на работу и увольняла, давая Маккеррону возможность делать то, что он умел лучше всего. Он пек хлеб, а нелегкое бремя управления бизнесом тащила на собственных плечах его помощница.

Он искренне восхищался этой женщиной, хотя Каролина за глаза называла ее «серой мышкой». Но даже если скромность и печать забот на лице и делали Шэрон внешне похожей на мышку, ей было не занимать энергии и целеустремленности, не говоря уже о том, что она буквально фонтанировала новыми идеями. Она уже работала в пекарне, когда ту приобрел Алистер, и бывший хозяин от всего сердца посоветовал ему: «Делайте что хотите, дружище, лишь бы Шэрон была довольна. Прибавка к жалованью? Новая машина? Квартира в Париже, черт побери? Не жадничайте, и она ни за что вас не подведет». Так оно и было.