Забытое убийство - Марианна Сорвина Страница 21

Невесте было двадцать девять, говорили, что она относилась к своему более молодому супругу трепетно и несколько покровительственно. Впрочем, Эрнесту называли и ангелом-хранителем «сущего дьявола» Чезаре. В каком-то смысле это был идеальный «марксистский» брак: Баттисти смотрели не столько «друг на друга», сколько – «в одном направлении», преданно защищая свои идеалы. Тем не менее эта пара составила весьма интересную и очень крепкую семью, в которой выросло трое детей – Луиджи (1901–1946), Ливия (1907–1978) и Камилло (1910–1982).

Их первенец Джиджино (Луиджи) уже после Второй мировой войны стал бургомистром одного из городов Италии и погиб в железнодорожной катастрофе. Ливия создала Ассоциацию туристических и образовательных учреждений Тренто, а в 1972 году написала книгу о своем отце – «Чезаре Баттисти: процесс и самозащита»[130].

О Камилло Баттисти известно куда меньше, чем о старших брате и сестре. В отличие от родителей, брата и сестры он держался в стороне от активной политической жизни и посвятил себя профессии инженера-механика на заводе.

Кстати, в вопросе создания высокоидейной семьи земляк и будущий оппонент Баттисти Альчиде Де Гаспери его превзошел: он считал, что супругов должна сближать любовь к Всевышнему – тоже брак, в котором супруги смотрят в одном направлении, разница только в самой избранной идее. В 1921 году, сватаясь к Франческе Романи, он писал ей: «Личность живого Христа привлекает, покоряет и успокаивает меня, как ребенка. Приди ко мне, я хочу, чтобы нас вместе, как к пропасти, сотканной из света, влекло это упоение»[131].

* * *

После Первой мировой войны преданность Эрнесты Биттанти погибшему мужу носила несколько театральный характер, что, впрочем, типично для Италии, где вдова национального героя-мученика стала символом верности семье и политическим идеалам своего мужа.

Впоследствии об этой неординарной общественной деятельнице, авторе романтически-пафосного гимна города Тренто, будет написана книга «Эрнеста Биттанти Баттисти. Последняя женщина итальянского Рисорджименто»[132].

* * *

К 1904 году двадцатидевятилетний Баттисти уже окончил университет Флоренции, защитил диссертацию и был доктором философии, но его практическая журналистская и издательская деятельность значительно перевешивала по значимости его научные изыскания.

Вообще рубеж XX века представлял собой какое-то торжество политического эксгибиционизма: все поголовно жаждали издавать газеты и выплескивать свои взгляды и мысли на широкие массы. Газеты, газетки и листки множились как грибы после дождя. Каждое общество, каждое политическое ответвление хотело иметь свой орган информации. Такое положение является симптомом приближающегося партийного и политического строительства в обществе и передела старого мира.

Чезаре Баттисти издавал газету «Il Popolo» («Народ»), в которой клеймил австрийскую верхушку и предсказывал грядущие битвы с немецкими националистами Тироля за итальянский факультет. Его земляк Альчиде Де Гаспери издавал «Il Trentino», газету католической направленности.

Альчиде Де Гаспери родился в Тренто 3 апреля 1881 года. Его отец, Амедео Де Гаспери, гордился тем, что, будучи итальянцем, смог стать австрийским полицейским офицером, а потом и главой жандармерии. Для трентинских итальянцев, составлявших принципиальную оппозицию Австрийской монархии, такое участие в государственной карательной структуре выглядело не слишком патриотично.

В австрийской полиции, и особенно в австрийской армии начала века, было немало итальянцев, чехов, поляков, словенцев. В этом виделись политическая цель и точный расчет Габсбургской монархии, схожий с девизом «разделяй и властвуй»: разнонациональные вооруженные формирования, призванные поддерживать порядок в стране, не могли все разом перейти на чью-то одну сторону, например немецкую, которая также составляла внутреннюю оппозицию, опасную для центра. Сохранение стабильности и баланса позволяло разваливающемуся государству как-то существовать, несмотря на политический кризис и многочисленные проблемы. Но такое многонациональное формирование, особенно в армии, обладало высокой степенью гетерогенности и несло в себе не внешнюю, а внутреннюю угрозу для общества: отдельные лица в составе такой группы были фактически неподконтрольны, к тому же набирались туда люди часто непроверенные, подходившие по физическим данным.

Даже престижная государственная служба не страховала от вспышек ярости и националистических проявлений, вызванных состоянием аффекта.

Несмотря на верную службу в полиции, Амедео Де Гаспери пришлось на образование для детей взять благотворительный грант у государства. Возможно, именно это объясняет лояльное отношение Альчиде к Австрии: здесь он получил образование за государственный счет и был этой стране в значительной мере обязан. Это, по словам американского историка Пола Джонсона, заставило его «испытывать лояльность к королевскому дому, а не к национальному государству»[133].

Впрочем, получение гранта того стоило: Альчиде учился удивительно легко и вскоре овладел несколькими языками и философией. В Венском университете ему несладко пришлось из-за национальности: он ведь и попал туда в качестве исключения, как талантливый самородок. Горячий Баттисти, не учись он во Флоренции, такого бы, наверное, не стерпел – предпочел бы надавать обидчикам по физиономии. Но в этом и состояло отличие Де Гаспери от Баттисти: Альчиде, будущий деятель христианского движения, обладал терпением, а за годы учения овладел еще и остроумием, чтобы отвечать всяким «tedeschi» на их наглые выпады в адрес итало-тирольского чужака.

Одиночество, созерцательность и стоическое терпение обычно бывают востребованы в той области, которой себя впоследствии посвятит молодой Де Гаспери, – в религии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Альчиде решил связать себя с католицизмом. Самым большим авторитетом для него стал назначенный в Трентино епископ Челестино Эндричи[134], и вскоре молодой Де Гаспери сделался его помощником и специальным представителем. Но это не мешало его обучению в Вене, где он собирался стать филологом, изучающим культурные связи итальянской и немецкой литературы. И там, в австрийской столице, у него тоже был свой идеал – мэр города Карл Люгер, сторонник обновленного католицизма и убежденный антисемит. Пол Джонсон, будто предвидя обвинения Де Гаспери в расизме, пытается объяснить его позицию:

Конец ознакомительного фрагмента