Тайна утопленной рамы - Алексей Биргер Страница 22

— И что вы сделали? — спросил я.

— Я сделал глупость, — с чувством (или, вернее, обуреваемый чувствами) ответил Генрих Петрович. — Правда, сначала я спросил у пьянчуги, что за беса он разглядел, и уверен ли он, что это был бес. Возможно, я не смог скрыть своего волнения и пьянчуга начал мне подыгрывать. Почуял, что дело пахнет крупным кушем, только не мог уразуметь, каким. «Как же, — говорит, — не быть уверенным! Он хоть и небольшой, и в самом углу, будто в яме сидит, но как раз на тёмном его, ярко-красного, очень отчётливо видать!» У меня, наверно, даже руки затряслись. Бес в самом углу, в яме — классический мотив либо Христа, спускающегося в ад, чтобы избавить от мук тех, кто это заслужил, либо Христа, грядущего судить живых и мёртвых! А то, что бес ярко-красный… неужели он прописан этой знаменитой киноварью, не темнеющей от времени — киноварью, секрет которой утрачен? Если так, то, несомненно, икона очень древняя, и, возможно, её удастся даже отнести к преподобномученику Андреяну, знаменитому иконописцу, который был канонизирован после того, как его убили разбойники! Ведь и монастырь в его честь находится недалеко от здешних мест, и все основы местной школы иконописи заложены им… Словом, я постарался собраться — насколько это вообще у меня получилось — и говорю мужичку: «Вот что, мне на эту поддельную икону очень было бы охота поглядеть. А ту, что ты принёс, я даже не знаю, брать или нет…» — «А за сколько возьмёшь?» спрашивает пьянчуга. «Ну, — говорю, — больше сотни не дам.» Он обиделся: «Не-е… — говорит. — За сотню я не согласен. Я знаю, что мне за неё другие люди больше дадут…»

— Он был прав? — осведомился я.

— Несомненно. Но в тот момент я думал лишь об одном: о той иконе, и на остальное мне было наплевать. И ещё мыслишка сквозила: надо ему показать, что у нас денег не густо, потому что он наверняка заметил моё волнение, и за «поддельную» икону начнёт заламывать цену. «Не хочешь, — говорю, — забирай.» — «И заберу! — отвечает он. — Лучше я тебе ту, другую, принесу, если дашь за неё настоящую цену.» — «Надо посмотреть, — отвечаю я. — Но, вполне возможно, дам.» — «А нельзя ли авансик получить, в виде залога сделки?» — спрашивает пьянчуга. «Какие авансики! — говорю я. — Вот принесёшь икону, тогда и поговорим.» — «Да как-то, — в затылке чешет, — без авансика несподручно будет. А я тебе… Ну, хочешь, я тебе этот оклад в залог оставлю?» Я прикинул, что, если готов оставить оклад в ответный залог, то, конечно, вернётся…

У Генриха Петровича при этом рассказе опять руки начали дрожать и лицо изменилось. Я сижу, киваю с серьёзным видом, а мне смеяться хочется, потому что я уже представляю, чем дело кончилось. Но, сдержав щекочущее горло хихиканье, недостойное лазутчика в стане врага, я спрашиваю:

— И сколько вы ему дали?

— Шестьдесят рублей, — отвечает Генрих Петрович.

— Это сколько бутылок самогона выходит, по здешним ценам? — вопрошаю я.

— Пять, — горестно отвечает Генрих Петрович.

— То есть, этот пьянчуга, можно считать, ушёл с пятью бутылками самогона? Конечно, вы его теперь долго будете ждать!

— Сам понимаю… Теперь понимаю, — говорит Генрих Петрович. — Надо было дожать его, а так… Ну, скажем, оклад стоит этих денег, и даже больше, но волочь в Москву огромный громоздкий пустой оклад, без иконы, на которую надеялся… Жутко обидно, лучше оставить его в номере гостиницы, и вся недолга! И до сих пор в толк не могу взять: действительно ли эта икона существует, а пьянчуга не появляется, потому что я, отвалив ему такие деньги, в запой его сорвал, из которого он только месяца через два выйдет, или он меня надул? Ну, понимаете, увидел мою реакцию и начал, как говорят «лепить горбатого», поняв, что можно и деньги с меня содрать, и икону при себе оставить, чтобы потом её кому другому толкнуть. А оклад без иконы — он же никаким скупщикам, бывающим в здешних краях, не нужен, так что он ничего не потерял!

— Словом, — говорю, — имеется подозрение, что вас «кинули» как раз на тот манер, на который кидали своих жертв мошенники — изготовители «адописных» икон?

— Приблизительно так, — вмешивается в разговор Кирилл. — И ведь самое обидное, что в таких местах достаточно малейшему слушку пойти, что «мошну» можно кинуть — всякий завалящий мужичонка, будет стараться надуть, только ухо держи востро! И ещё начнутся обиды, что надуть не получилось!.. В общем, эти два дня мы колесили по городу и окрестностям, пытаясь найти этого хмырька с иконой, и понять, есть правда в его рассказе или нет. Но так нигде и не нашли. И теперь не знаем, что делать. Срок нашего пребывания подходит к концу, иконы поплоше мы для театра собрали — но, если история этого пьянчужки правдива, то нам просто нельзя уезжать!..

— Так вот оно вам и наказание за то, что иконы хотите вынести на «арену игрищ»! — говорю я, тем суровей, чем больше меня веселит вся эта ситуация. — Теперь до конца дней своих будете мучаться, что, возможно, у вас перед самым носом проплыла ценность невероятная — а потом хвостиком вильнула и исчезла! Чем не Божья кара?

Видно, Генрих Петрович подметил что-то такое в моём голосе, потому что сказал:

— Да, понимаю, вам легко ехидничать, но, поймите, нельзя, чтобы эта икона исчезла бесследно, если и в самом деле существует! Ей место не в руках у пьяницы, не на театральной сцене, а в Третьяковке! А если после нас её кто-нибудь купит для перепродажи за границей? Нет, нельзя, чтобы она ушла!

— А знаете, — говорю я. — Есть у меня идея. Живёт у меня знакомый в этом городе, и его сыновья — шустрые ребята, которые где угодно пролезут и что угодно найдут! Тем более, что все вокруг им отлично знакомо! Если хотите, я предупрежу перед отъездом этих мальчишек, чтобы они явились к вам и помогли вам в поисках.

Эта идея им очень понравилась. Так что я не только произвёл разведку боем, но и вам очистил прямой путь к налаживанию контактов с подозреваемыми. И сейчас, в сей ранний час, когда первые петухи воспряли, а я, при уже ненужном свете засаленного свечного огарка заканчиваю это послание, пристроив его на бочке с порохом, мне осталось добавить совсем немного. Мы ещё чуть-чуть поболтали и расстались вполне дружески, а я сел составлять для вас подробный отчёт. Воспользуйтесь хитростью и обаянием отца Валентина, с коими он подготовил почву для вас «засланных казачков», и не медлите, ловите удачу за хвост! Надеюсь, вы разберётесь, что в жалостной истории наших подопечных является правдой, а что злостным вымыслом, чтобы ввести всех в заблуждение относительно их зловещих целей. Если спросите меня, то скажу, что мне они представляются теми, за кого себя выдают, людьми порядочными и невинными. Но ведь ваш отец Валентин — человек наивный и бесхитростный, несмотря на долгую службу при пиратах, и с помощью жалостливой истории его всякий может обвести вокруг пальца! Так что вся надежда на ваш зоркий глаз. Ну вот, мне осталось запечатать письмо тяжёлым золотым дукатом и отправить его с голубиной почвой. Спешу, мыслями и душой остаюсь с вами, желаю удачи вам всем, особенно тебе, Борис.

Ваш отец Валентин.»

— Вот это да! — Ванька не мог сдержать восхищения. — Да, отец Валентин — ещё тот чувак, класснее некуда! Надо побыстрее двигаться к этим «художникам»!