Медвежатник - Евгений Сухов Страница 22

Старик приоткрыл портьеру и выглянул на улицу. Аристов вальяжно откинулся в кресло пролетки и, коснувшись тростью плеча возницы, произнес:

— Трогай, голубчик.

Как только пролетка скрылась из виду, Матвей Терентьевич поднял трубку телефона, назвал барышне номер и, когда его соединили, глухо произнес:

— Хозяин дома? Нет… Кто звонит? Знать тебе, любезный, не положено. А только скажи ему, чтобы его ребятки не так баловались, а то ими очень интересуются. — И, не дожидаясь ответа, положил трубку.

Савелий открыл глаза. Рядом на большой пуховой подушке лежала Лиза. Дыхание ее было ровным и глубоким, веки были слегка приоткрыты, как будто бы она разглядывала на противоположной стене вывешенные фотографии. Но это было не так. Лиза спала глубоко. Раньше Савелия удивляли полуоткрытые глаза девушки во время сна, но сейчас это вызывало только улыбку.

Легкое одеяло слегка сползло, обнажив красивую грудь. Савелий едва удержался, чтобы не притронуться к бордовому, словно спелая вишенка, соску.

Лиза была единственной женщиной, которую он любил по-настоящему. Трудно было поверить, что это юное создание может вмещать в себя столько нешуточной страсти.

Лицо девушки было невинным и чистым. Именно такой образ принимают ангелы, когда опускаются на землю. Но он знал совершенно точно, что за спиной крыльев у нее не сыскать. Лиза оставалась земным созданием.

Впервые Савелий увидел Лизу более года назад неподалеку от старого Гостиного двора, на Варварке. Обыкновенная курсистка, каких в канун сочельника можно было встретить на улицах Москвы не один десяток. Единственное, чем она обращала на себя внимание, так это огромными выразительными глазами, которые взирали на окружающий мир по-детски восторженно. Создавалось впечатление, что она была способна радоваться даже чириканью воробья. Казенная форма не делала ее безликой, а даже, наоборот, выгодно подчеркивала ее высокую фигуру. Что никак не вязалось с ее обликом, однако, так это огромная сдобная булка в руках, которую она поедала с необыкновенным аппетитом на виду у всего Гостиного двора, чем невольно вызывала легкую улыбку у всякого, кто наблюдал за ней.

Не удержался от улыбки и Савелий.

Он подошел к барышне, слегка приподнял шляпу и произнес:

— Разрешите представиться, Савелий Николаевич Родионов, дворянин. Если вы, барышня, желаете, я бы мог познакомить вас с хорошей кухней ресторана «Эрмитаж».

Позже Савелий даже не мог объяснить себе, почему он все-таки подошел к девушке. Скорее всего, этому соответствовал его кураж, который иногда разбирал его с не меньшей силой, чем молоденького юнкера, впервые получившего увольнительную.

Девушка на секунду оторвалась от булки, невинно заморгала пышными ресницами и произнесла грудным голосом:

— Я серьезная девушка и не хожу в рестораны с незнакомыми мужчинами.

Савелий не собирался сдаваться:

— Помилуйте, барышня! Это сейчас мы незнакомые, в данную минуту. А пройдет час, и мы уже сделаемся старинными приятелями. А потом я ведь вас не приглашаю в какой-нибудь трактир, где пьют пиво пьяные извозчики, не в ресторан «Лондон», где вас приняли бы за даму легкого поведения и, возможно, приставали бы с гнусными предложениями. Я вас хочу повести в самый дорогой и респектабельный ресторан Москвы, где работают едва ли не самые лучшие кулинары Европы.

Барышня совсем потеряла интерес к сдобной булке.

— Конечно, вы красиво говорите, но, может быть, вы как раз и есть тот самый змей-искуситель, о котором нам частенько напоминает классная дама?

У ног барышни суетливо толкалась стайка воробьев. Птицы уже перестали довольствоваться крошками и надеялись, что обладательница сладкой булки отломит от нее самую малость и угостит чирикающую братию.

Барышня определенно нравилась Савелию.

— Скорее всего, я Добрыня, чем змей, — сдержанно и с улыбкой заметил он. — А потом я предоставляю вам возможность убедиться в этом.

К его немалому удивлению, барышня согласилась, оставив, на радость птицам, недоеденную булку. Тот вечер был одним из самых памятных в его жизни. Савелий блистал остроумием, желая произвести впечатление. И, судя по ее смеху и восторженным глазам, это ему удалось сполна. Когда они увиделись в следующий раз, то напоминали, скорее всего, страстных влюбленных, чем молодых людей, которые еще неделю назад не подозревали о существовании друг друга.

Каково же было его удивление, когда вскоре он узнал, что Лиза состоит в родстве с московским градоначальником. Что ее матушка была некогда фрейлиной императрицы, а папенька членом городской думы.

Их близость произошла как бы сама собой. И случилась в том самом ресторане, куда он впервые привел ее угостить дорогим шампанским. По соседству с колонным залом имелись кабинеты, в которых великовозрастные богатые дядьки давали уроки нравственности юным барышням.

Савелий встал с постели. Подумав, распахнул шкаф, достал новый темно-коричневый костюм в тонкую белую полоску, вдохнул аромат свеженакрахмаленной белой рубашки.

— Ты уже проснулся? — услышал он за спиной грудной голос.

— Как видишь, голубка. — Савелий стоял перед зеркалом и поправлял воротник рубашки.

На манжетах зелеными кошачьими глазами сверкали изумрудные запонки. Каждый из камней был величиной с ноготь. Изумруды могли украсить любой из столичных музеев и в совокупности составляли немалое состояние. Савелий брал эти запонки крайне редко, когда желал удачи. Они были для него настоящим талисманом. Запонки подарил Савелию старик Парамон на шестнадцатилетие, незадолго до того, как отправить его постигать науку в Европу. Конечно, старик не мог предвидеть, что эти зеленые камешки послужат его воспитаннику символом удачи.

Савелий посмотрел на Лизу. Теперь он не удивлялся, что у девушки были глаза точно такого же цвета, как его изумрудные запонки.

— Ты почему на меня так смотришь? — лукаво прищурилась Елизавета.

— Да вот думаю, не колдунья ли ты, часом.

Елизавета рассмеялась звонким смехом:

— Ах вот как! Ты меня боишься? Странная из нас получается парочка — змей-любовник и колдунья. А может, мы и вправду состоим в родстве с бесовской силой?

Савелий надел пиджак, тщательно расправил складочки и произнес:

— Мы это проверим сегодня.

Елизавета обладала еще одной приятной чертой — она совершенно не стеснялась своей наготы.

Одеяло сползло еще ниже, оголяя крепкое бедро.

— Ты все-таки уходишь? — поинтересовалась Лиза.

Ну точь-в-точь как легкомысленная девица из ресторана «Лондон», пытающаяся заполучить с богатого купца лишний гривенник за доставленное удовольствие.