Голая правда - Светлана Успенская Страница 22

Остановившись под фонарем, Витек закурил и жадно вдохнул дым сигареты, смешивающийся с горьковатым запахом тополей.

Да, теперь, после убийства солдатика, обратной дороги нет — ему светит вышка. И поэтому Жмурову все равно, сколько он положит человек, стремясь к своей цели. Единственное, о чем он сейчас жалел, — о полюбившемся ему «Калашникове», приятно веселящем его своей тяжестью и внушавшем прочное чувство уверенности. Выйдя из тундры, он выменял его на одежду и теперь переживал, как будто потерял верного друга.

Он решил, что при любом удобном случае достанет оружие и тогда при попытке задержания живым не дастся. Или, отстреливаясь, уйдет, или погибнет под ментовскими пулями — такая смерть будет почетной, быстрой и легкой. Все ж лучше, чем гнить в колонии, надрывая спину, или сидеть в тюрьме, ожидая вынесения смертного приговора и оттягивая его безнадежными апелляциями. Таких, как он, безденежных и безродных, закон не любит. Ему не на что рассчитывать.

Впрочем, он все-таки надеялся выйти сухим из воды. В городе, буквально кишащем милицией, омоновцами и наводнившими улицы патрулями внутренних войск, Витек долго оставаться не собирался — не сегодня-завтра он сделает задуманное и уйдет. И потом — новая жизнь, без старых, тянущих душу грехов. Новая жизнь нового человека…

Осторожно ступая, Витек пробрался на чердак соседнего дома. Здесь, под остывающей после жаркого дня металлической крышей, в липкой пыльной духоте, среди сухого голубиного помета, еще со времен его юности всегда было приготовлено уютное логово с жесткой, но теплой кроватью из старых, вытертых, полинялых тряпок. Они еще пацанами устраивали здесь убежище, и их не могли найти ни родители, ни милиция. И теперь другие пацаны тоже скрывались здесь, когда им нужно было переждать ночь в ожидании нового дня.

Когда раннее бледное солнце поднялось из-за кромки плоских облаков, собравшихся на горизонте сплоченной стаей, Витек нехотя открыл глаза. Итак, сегодня… Сегодня свершится то, о чем он мечтал последние три месяца. Сегодня он в полной мере насладится справедливым возмездием.

А может, лучше пойти прямо сейчас и взять их тепленькими еще в постельке, когда они мирно спят и видят сладкие предутренние сны? Нет, рассудил Витек, это опасно. От криков могут проснуться соседи, и тогда прости-прощай его планы. Он никуда не торопится. Он может подождать. Он умеет ждать. И, свернувшись калачиком на сопревших тряпках, пропитанных резким голубиным запахом, он снова заснул тревожным, часто прерывающимся сном, изредка вздрагивая, как собака, утомленная долгой погоней…

Утро ворвалось на чердак оголтелым птичьим щебетом и горячими лучами, пробивавшимися сквозь щели между листами крыши. Раздувая перья, нежно курлыкали голуби, целовали своих сизых подруг. Витек потянулся.

Итак, сначала он приведет себя в порядок, чтобы иметь приличный вид, потом поест и отправится прямиком выполнять задуманное. Затем быстро на вокзал, успеть на дневной поезд в Тулу, лучше на скорый, проходящий. А там его уже ждет свеженький новенький паспорт на чужое имя. А потом — поезд на юг, и, пока милиция в Москве будет чухаться, он уже будет нежить незагорелое тело под южным пылким солнцем.

Витек благополучно спустился с чердака и заскочил в пельменную на углу. В тесном туалете закусочной он умылся, почистился, плотно позавтракал двойной порцией того липкого клейкого варева, которое почему-то принято называть пельменями, и, удобно расположившись за столиком у окна, неспешно закурил сигарету. Он оглядывал озабоченный нахмуренный народ, спешащий на работу, и наслаждался свободой и предстоящей местью.

Ему был хорошо виден выход из арки на улицу и угол дома, в котором, как он думал, жила предательница Людка. Жмуров непрерывно курил одну сигарету за другой, пока старушка уборщица не решилась сделать ему замечание, указывая темной пергаментной рукой на засиженную мухами табличку «У нас не курят». Витек не стал спорить и, чтобы не нарываться на неприятности, потушил сигарету. Во двор и из двора выходили незнакомые люди, проезжали машины, а он все сидел, чего-то выжидая. Его радовало, что Людка не появлялась, значит, пока она была дома.

Наконец в двенадцать часов, когда по радио в пельменной пробили часы, Витек встал, разминая застывшие члены. Полуобернувшись, он поймал на себе настороженный взгляд уборщицы. Она разглядывала синюю татуировку на его руке — надпись «Люда», окруженную узором причудливых завитушек, подозрительно косилась на короткий ежик его прически, на оттопыренный карман, в котором лежала финка.

Он уже собрался уходить, когда взгляд его случайно упал на фигуру пожилой женщины с сумкой-тележкой, проходящей мимо пельменной. Что-то в этой женщине показалось ему смутно знакомым…

«Ба-а, да это сама тетя Маша собственной персоной, — изумился Витек и прилип к окну, наблюдая, как Мария Федоровна, бойко таща за собой тяжелую сумку, переходит улицу, оглядываясь на ревущие автомобили. — Отлично! Значит, мамаши не будет. С одной стороны, это хорошо, мало ли, хай поднимет, а с другой — она, старуха-то, и виновата…»

Но главной его целью была Людка. Спеша сделать свои делишки до возвращения тещи, Жмуров выскочил из пельменной и, стараясь не привлекать внимания, торопливой походкой вошел в арку. До подъезда оставалось рукой подать, когда он заметил, что на лавочке посреди двора сидит несколько женщин. Витек прищурился. Он всех их знал, и они его прекрасно знали. Проходить мимо них было по меньшей мере неразумно — сразу же побегут звонить, узнавать, когда он освободился. Нет, этих блюстительниц правопорядка он боялся чуть ли не больше, чем милиции. В запасе у Жмурова оставался еще один вариант — черный ход.

Обогнув дом, Витек, незамеченный, вошел во двор. Путь к отмщению был открыт. Он проник в черный ход, ошеломивший его родным кислым запахом, содержащим в себе и благоухание подгорелой капусты, и запах застарелой кошачьей мочи, и еще сотни других знакомых с детства ароматов. Поднявшись через ступеньку по лестнице, он застыл, прислушиваясь к звукам за обитой дерматином дверью.

За дверью стояла гробовая тишина, там его не ждали. Вот он, тот долгожданный миг, который грезился ему в мечтах! Жмуров осторожно постучал. За дверью никто не ходил, никто не шевелился. Что такое? Она не хочет открывать? Боится? Чувствует, что он здесь, рядом, через тонкую фанерную перегородку?

Витек, усилием воли утихомиривая поднимавшуюся в нем ярость, изо всех сил рванул ручку. Если она ему не откроет, все равно он вышибет дверь и войдет внутрь, даже если здесь через минуту появится целый полк омоновцев! Хотя зачем же шуметь… Есть у него один верный способ, как проникать в закрытые квартиры — и через минуту дверь, жалобно скрипнув, легко подалась, и Жмуров ввалился в притихший дом. Слепая пьяная ярость стояла черной пеленой в глазах.

— Сейчас я найду тебя, сука, — шептали пересохшие губы.

Осторожно ступая по коврам, заглушающим его тяжелые шаги, он прокрался в сумрачную глубину затаившейся квартиры…

Утром, едва лишь начался рабочий день в официальных учреждениях, Ильяшин направился в ГАИ. Ему удалось быстро добыть протокол, слава Богу, его еще не успели сдать в архив. Потерпевший значился в них Алтуховым Олегом, который в результате наезда был в бессознательном состоянии отправлен в лечебное учреждение.