Пересыхающее озеро - Арнальд Индридасон Страница 22

— У нас сложилось такое впечатление, что он держал ее за дурочку, — признался детектив. — Нам было жаль ее. У нее не сохранилось ни единой фотографии пропавшего мужчины. Какой мы должны были сделать вывод? Она ничего не знала об этом человеке.

— И?

— Мы ей ничего не сказали.

— Чего вы ей не сказали?

— Что у нас нет никаких записей о ее Леопольде, — объяснил Нильс. — Мы пришли к выводу, что дело ясно как день. Он водил ее за нос, а потом бросил.

Эрленд сидел молча, размышляя над словами коллеги.

— Мы заботились о ее чувствах, — попытался оправдаться Нильс.

— И она до сих пор ничего не знает?

— Не думаю.

— Почему же ты скрыл от нее правду?

— Из добрых побуждений.

— Но она все еще надеется его найти! — воскликнул Эрленд. — Они ведь собирались пожениться.

— Так и было бы, если бы он рассказал ей правду, но он исчез.

— А если его убили?

— Мы решили, что вряд ли такое возможно. Подобные случаи хоть и редки, но известны. Есть тип мужчин, которые запудривают женщинам мозги, чтобы получить… как бы это выразиться, некий комфорт, а потом — раз! — и исчезают. Думаю, где-то в глубине души она сознает это. Зачем нам было ей рассказывать?

— А машина?

— Автомобиль был зарегистрирован на нее. Кредит брала она. Так что владельцем машины считалась эта женщина.

— Все же вам стоило рассказать ей правду.

— Возможно. Но стало бы ей от этого легче? Она бы узнала, что любимый человек оказался мошенником и держал ее за дурочку. Он даже про своих родителей ничего ей не говорил. Она вообще ничего о нем не знала. Друзей у него якобы не было. Часто бывал за границей. Что скажешь на это?

— Она знала, что любит его, — возразил Эрленд.

— И вот награда!

— А что сказал фермер, к которому пропавший должен был приехать?

— Можешь посмотреть в отчетах, — отмахнулся Нильс, с улыбкой кивнув Элинборг, которая говорила о чем-то серьезном со своим редактором — Антоном, так она его называла.

— Ты прекрасно знаешь, что в отчет попадает не все.

— Пропавший коммивояжер так и не доехал до фермера, — сообщил Нильс, и Эрленд заметил, что тот пытается припомнить подробности. Все полицейские держат в памяти громкие дела — убийства, исчезновения, важное задержание, всякое серьезное увечье или насилие.

— «Фолкэн» мог бы пролить свет на вопрос, был ли пропавший у крестьянина или нет?

— Мы не нашли в машине никаких следов, которые указывали бы на то, что он заезжал на ферму.

— Вы брали образцы?

— По-моему, да, но в то время наши возможности были более ограниченными, чем теперь. Но мы вели расследование как полагается.

— А вы брали образцы с пола, под педалью?

— Посмотри в отчетах.

— Я ничего там не нашел. Вы могли бы установить, ездил ли он к фермеру или нет. На подошвах осталась бы земля.

— Эрленд, это дело не считалось запутанным, и никто не хотел его усложнять. Человек исчез. Вполне возможно, покончил с собой. Мы ведь не всегда находим тело. Тебе это известно. Даже если бы мы и нашли землю под педалью, она могла попасть туда откуда угодно. Человек много ездил по стране, продавал свою технику.

— А что говорили его коллеги?

Нильс задумался.

— Ох, все это было так давно, Эрленд!

— Попробуй вспомнить.

— По-моему, с ним не заключили постоянный контракт, что не было редкостью для того времени. Он получал проценты и комиссионные.

— То есть он сам рассчитывал свои налоги.

— Как я уже сказал, в официальных бумагах он не фигурирует. Нет никого по имени Леопольд.

— Так ты думаешь, он использовал эту женщину, когда бывал в Рейкьявике, ну, скажем, для проживания и в то же время имел пристанище где-то в провинции?

— Может, даже семью, — предположил Нильс. — Есть такие типы.

Эрленд глотнул вина, рассматривая безукоризненный узел галстука под белым воротничком рубашки Нильса. Плохой следователь. У него все дела простые.

— Ты все же должен был рассказать ей правду.

— У нее, вероятно, остались приятные воспоминания об этом человеке. Данное дело никогда не классифицировалось как уголовное. Мы не нашли в этом исчезновении никаких признаков, которые позволили бы нам рассматривать версию возможного убийства.

Они помолчали. Зал непрерывно гудел от разговоров гостей.

— Тебя по-прежнему занимают исчезновения? — прервал молчание Нильс. — Что в них интересного? Что ты пытаешься найти?

— Не знаю, — отрезал Эрленд.

— Ничего загадочного в том исчезновении не было, — повторил Нильс. — Чтобы начать уголовное расследование, требуется больше зацепок. А поскольку их не было, то и вопрос об убийстве не возникал.

— Мда, возможно.

— Тебе никогда не надоедает копаться во всем этом? — спросил Нильс.

— Иногда.

— А как твоя дочь? По-прежнему ведет беспорядочный образ жизни? — поинтересовался Нильс. Его-то четверо детей благополучно обзавелись семьями, жили в достатке, и в их биографиях не было темных пятен, как и у их отца.

Эрленд знал, что коллеги обсуждают задержание Евы Линд и то, как она набросилась на Сигурда Оли. Иногда она попадалась в руки полиции, и по отношению к ней не проявляли никакой снисходительности, несмотря на то что она была его дочерью. Нильс, похоже, был в курсе последних событий. Эрленд посмотрел на него — одет с иголочки, ногти отполированы — и подумал, насколько счастливая жизнь делает людей приторно-скучными.

— Да, она всегда была импульсивной, — ответил он.

Вернувшись вечером домой, Эрленд не застал Синдри в своей квартире. И к полуночи тот тоже не явился. Эрленд стал укладываться спать. Сын не оставил ни записки, ни номера, по которому с ним можно связаться. Эрленду не хватало его общества. Он позвонил в справочную службу, но у них не было номера мобильного телефона Синдри.

Когда Эрленд уже начал засыпать, раздался звонок. Это была Ева Линд.

— Известно ли тебе, что они здесь одурманивают людей? — с трудом выговорила она, точно язык еле ворочался у нее во рту.

— Я уже спал, — соврал Эрленд.

— Они морят людей таблетками, — жаловалась Ева. — Я еще никогда не была накачана до такой степени. Что делаешь?

— Пытаюсь заснуть, — ответил Эрленд. — А ты все выступаешь?

— Сегодня заходил Синдри, — сообщила Ева, не ответив на его вопрос. — Доложил о вашем разговоре.