Если совершено убийство - Рут Ренделл Страница 23

— К сожалению, только до следующей субботы, а потом — обратно в Сассекс и на работу.

— А кем вы работаете?

— Я — полицейский.

— Как интересно. Я уверен, вы — необычный полицейский.

— Я — детектив, старший инспектор.

Лицо Мелани напряглось. Она взглянула на мужа, затем в сторону. Дербон, как ожидал Уэксфорд, мог бы вспомнить об убийстве, но он этого не сделал.

— В любом случае вы не зря приехали, — сказал он. — Вы собираетесь домой, а я в конце будущей недели — на совещание архитекторов в Йоркшир. Тогда, может быть, в следующий ваш приезд в Лондон?

Уэксфорд кивнул, но последующая беседа была прервана плачем ребенка. Обожаемое, беспокойное, не по годам развитое, необыкновенно умное дитя проснулось.

Мелани Дербон, которая была буквально наэлектризована телефонным звонком, теперь повела себя как женщина, воспитавшая шестерых детей. Со словами «Это Александра опять проснулась» она всего лишь глянула наверх. На этот раз занервничал Дербон. Может быть, ребенок заболел? Может быть, нужно вызвать врача? Ему не понравилась сыпь на ее лице, хотя жена сказала, что это просто зубки режутся.

Уэксфорд воспользовался моментом, чтобы попрощаться; он оставил им номер телефона Говарда и поблагодарил за приятный вечер. Миссис Дербон проводила его до двери, а ее муж уже поднимался по лестнице, сообщая малышке, что папочка уже идет и что папочка сделает все, что надо.

Ибо, подобно тому, как некоторых увлекает одна только красота, так удержать при себе можно только лишь добродетелью и послушанием.

Пока Уэксфорд навещал Дербонов, а Говард играл в бридж с женой, тетушкой и шурином, в Кенберн-Вейл произошла кража со взломом — еще одна из серии краж, происходивших вечерами в пятницу или субботу.

— Твой друг в какой-то степени несет за это ответственность, — заявил Говард в понедельник утром.

— Дербон? — спросил Уэксфорд.

— Ты видишь, как преображается Кенберн-Вейл, и я полностью за то, чтобы жизнь здесь стала лучше, за перестройку этих старых трущоб, однако совершенно ясно, что там, где деньги, там и преступления. Десять лет назад в Кенберн-Вейл едва ли нашелся бы один местный житель, за исключением владельцев магазинов, обладающий хоть каким-то личным состоянием. Теперь появились обеспеченные люди. У нас есть директора компаний, имеющие фамильные ценности и сейфы, которые может вскрыть даже ребенок. Кстати, ни одна из краж не произошла в местах, являющихся собственностью «Нортберн пропертиз», но теперь, если я не ошибаюсь, они нацелились на Вейл-парк.

— У тебя есть идея, кто «они»?

— Один уже известен, и ты его знаешь, — огорченно произнес Говард. — Большую часть вчерашнего дня я допрашивал человека по имени Винтер, у которого конечно же прекрасное и безупречное алиби. И кто, ты думаешь, обеспечивает ему это алиби? Не кто иной, как наш старый друг Гарри Слейд.

Уэксфорд был явно озадачен.

— Но он не мой старый друг.

— Прости, Рэдж, разве мы тебе не говорили? Гарри Слейд — один из тех, кто утверждает, что Грегсон был с ним в «Сайк-клаб» вечером в пятницу двадцать пятого февраля. Рекорда он пока не установил, но я начинаю думать, что он — профессионал по обеспечению алиби.

— Но, безусловно…

— Безусловно, его слова ничего не стоят? Но не для судьи, Рэдж. Есть безупречный гражданин, молочник, чистый, как поставляемый им товар, который подтверждает, что субботний вечер Винтер провел с ним, его дорогой старушкой мамочкой и его невестой-машинисткой. Все вместе они играли в «Монополию» в квартире мамочки.

— В конце концов, ты получишь какой-нибудь другой рычаг против Грегсона, — возразил Уэксфорд.

В этот момент в кабинет Говарда вошел Бейкер. Уэксфорд говорил спокойно, потому что ему было жаль любого человека, которому казалось, будто он теряет контроль над делом, однако Бейкер взглянул на него с холодной вежливостью. «Его лицо похоже на морду леопарда, — вдруг подумал Уэксфорд, — нос, маленький, резко очерченный рот, покатый лоб и рыжеватые баки на щеках».

— Ты сейчас едешь в «Ситансаунд», Майк, — вспомнил Говард. — Возьми с собой моего дядю.

— Я бы с удовольствием, — ответил Бейкер, — но со мной едет сержант Нолап, кроме того, я обещал молодому Дайпхарту ввести его в курс дела. Не получится ли, что мы будем убивать мух кувалдой?

Уэксфорду стоило больших усилий сдержаться, он улыбнулся и ради Говарда сделал вид, будто рад быть простым наблюдателем большей части игры. Он вспомнил о несчастной судьбе Бейкера, его коварной молодой жене и ребенке, которого она родила от другого мужчины. Понять — значит простить. Что же ему делать до конца дня? Болтать с Говардом и отвлекать его от работы? Бесцельно слоняться по Кенберну? Уэксфорд начинал понимать, что означали великодушные действия Говарда, позволившего ему выбирать дело по силам. Он никому не причинял вреда — просто развлекался, подавая экспертам идеи для опровержения. И чувствовал себя рабочим, чей ресурс исчерпан, а добрый хозяин находит для него работу, которую компьютер сделает гораздо более эффективно. Ему просто надо было идти домой и фотографировать Дору.

У входа Уэксфорд встретил сержанта Клементса.

— Хорошо провели выходные, сэр?

— Очень хорошо, спасибо. А как поживает ваш мальчик?

— Он уже большой, сэр. Заставляет мать вставать по ночам, маленький плутишка; высунет голову и кричит, а когда она подходит, хочет играть с ней. А как он смеется! Уже начинает ползать. Пойдет раньше года!

Ох уж эти отцы!

— Как вы решили назвать его?

— Знаете, его мамаша, наверное, из тех романтичных особ, которые обожают экзотические имена. Она назвала его Барнабас, но мы с женой предпочитаем что-нибудь попроще, поэтому решили назвать его Джеймсом в честь моего отца. Как только получим постановление об усыновлении, устроим крестины.

— Осталось всего четыре дня, не так ли?

Клементс кивнул. Его веселость как рукой сняло при упоминании об этом коротком отрезке времени — мучительно коротком и мучительно долгом, отделяющем испытательный срок на отцовство от реального. А вдруг ему откажут? Глядя на покрасневшее лицо этого видавшего виды человека, которое, несмотря на его хваленый здравый смысл, оставалось совершенно мальчишеским, Уэксфорд подумал о наступающей пятнице с каким-то благоговейным страхом. Представить только, что эта молодая мамаша, романтическая девушка, назвавшая своего ребенка экзотическим именем, снова изменит свое решение и явится в суд, чтобы объявить об этом! Какой одинокой и безрадостной станет после этого жизнь Клементса и его терпеливой жены на самом верху их башни… Он прекрасен и справедлив, этот закон, дающий приоритетные права родной матери и ее ребенку, но и жесток по отношению к женщине, не способной иметь детей, — женщине, которая ждет, надеется и молит Бога.