Убить Хемингуэя - Крейг Макдоналд Страница 23

Ханна неуверенно улыбнулась. Она определенно понимала, что брак с Ричардом во многом изменил ее собственное отношение к писательству, причем не всегда в лучшую сторону. Хотела ли Мэри сказать, что жизнь с Хемом сделало ремесло писателя вроде как меньше? Подобное влияние на беллетриста постоянного общения с ученым – одно дело; но что, если близость с Хемингуэем могла повлиять на отношение человека к художественной литературе? Ну, это просто ужасная мысль. Ханна сказала:

– Что вы имеете в виду?

– Папа любил как художник, – объяснила Мэри. – Все – малейшая деталь и поступок – были направлены на творчество. Если вы живете как художник, само искусство является отростком прожитой жизни. Оно рождается легко, как все, что делает человек, как простое ремесло. Если бы Папа был здесь сейчас, он потратил бы несколько минут на то, чтобы послушать вас и присмотреться к вам, и получил бы все, что нужно, чтобы написать скетч, уловив все ваши особенности. Я это знаю, видела не раз. Черт, я влияла на его работу в этом смысле, причем довольно часто. Скармливала Эрнесту материал, устраивая нашу совместную жизнь так, чтобы он потом смог использовать это в своих книгах. Сейчас я вам покажу, как это можно было сделать.

Подмигнув, Мэри взяла со стола блокнот и ручку и принялась писать.

Ханна внимательно следила за вдовой. Мэри писала в манере, напомнившей Ханне ее собственный стиль сочинительства – быстро и решительно, без фальстартов или неуверенности. Мэри атаковала страницу. Интересно, подумала Ханна, что, черт побери, эта женщина может писать с такой скоростью и уверенностью.

Ханна взглянула на Ричарда. У него был неуверенный и обеспокоенный вид. То, что сейчас происходило, явно не совпадало с мнением о Мэри, которого придерживался Ричард. Это, вне сомнений, было чем-то новым и эзотерическим для Ричарда и не вписывалось в его представление о вдове. Мэри же продолжала быстро писать, иногда посмеиваясь над чем-то в ее собственном сочинении.

Раздался дверной звонок. Мэри, сияя, но не улыбнувшись, подмигнула и сказала:

– Это наверняка Гектор.

Она внезапно смяла свой экспромт и швырнула бумажный шар в корзину. В корзину он не попал и остался лежать на полу, подвергая Ханну танталовым мукам. Но как беременной женщине наклониться и незаметно поднять комок бумаги? Ханна смотрела на бумагу, лежащую у кресла Мэри, и покусывала губу.

Что, черт возьми, было накарябано на этих листках?

– Гектор? Ласситер? Детективщик? – изумился Ричард.

– Только, ради бога, не называйте так Лассо в лицо, – попросила Мэри. – Автор криминальных романов, так ему больше понравится. На самом деле он все больше и больше становится просто беллетристом, у которого в романах случаются преступления. У него болезнь Папы, но не вздумайте сказать ему, что это мои слова. – Она подмигнула профессору и добавила: – Итак, вечеринка начинается! Лучше начать смешивать напитки, Ричард.

– Что вы подразумевали под «болезнью»?

Она догадывалась, что Мэри хочет сказать, будто этот Ласситер постепенно выживает из ума, но Мэри сказала:

– Когда Гектор пишет, он не оставляет расстояния между собой и его произведением. Теперь между ним и его героями практически нет дистанции. Как у Папы в конце. Гектор пишет о писателях. Это постмодернистское дерьмо, как у Папы в «Райском саду». Но Гектор в порядке. К тому же этот сукин сын большой и красивый.

Ханна попробовала вспомнить мужчину, которого она видела накануне в гостинице, но встреча была мимолетной, и Ричард объяснил, кто он такой, только когда он исчез из вида.

Когда Ричард поднялся, чтобы выполнить распоряжение Мэри насчет напитков, Мэри наклонилась ближе к Ханне и тихо сказала:

– Дикки известил вас о том, что я хочу, чтобы вы помогали ему с книгой обо мне?

Ханна удивилась. Какого черта?

– Гм… нет, не говорил.

– Тогда помалкивайте, – сказала Мэри. – Я с ним сама справлюсь. Я хочу, чтобы вы работали над этой книгой вместе. Эти мужики-ученые способны думать только о Папе. Но вы? Вы будете меня защищать, я уверена. Вы будете действовать в моих интересах и проследите, чтобы ваш муж-ученый обошелся со мной справедливо.

Ханна не знала, что и сказать. Даже если бы ей и хотелось попытаться, Ричард никогда этого не допустит. Ханна улыбнулась, пожала плечами и сказала:

– Я занимаюсь только художественной литературой.

Мэри улыбнулась:

– Я так хочу. А сейчас, в моем положении, я могу получить все, что хочу.

Тяжелые, решительные шаги по лестнице. Ричард заметил длинную тень на полу, и затем из-за угла появился по-голливудски красивый, стильно одетый пожилой мужчина.

Гектор Ласситер был чисто выбрит, седеющие волосы зачесаны назад. На нем были черные брюки и туфли, а также свободная спортивная куртка в мелкую косую клетку поверх кремовой рубашки, расстегнутой у ворота, – харизмы хоть отбавляй. Ричард смотрел, как на Ласситера смотрит Ханна. И подумал – ублюдок…

Профессор потряс головой, сейчас он действительно в этом нуждался. Черт… Ричард очень пожалел, что стоял. Ласситер был по меньшей мере на пару дюймов его выше, рядом с ним Ричард казался карликом.

Мэри с трудом поднялась и встретила чертового детективщика, обняв его за шею и затем нанеся ему шутливые удары в подбородок и живот. Казалось, Гектор этого ждал, и он никак не прореагировал на достаточно увесистый удар в живот.

– Вот мой красавец сукин сын, – сказала Мэри. – Господи, Лассо, да ты еще симпатичней, чем был на Кубе. И выглядишь моложе. Как тебе это удается?

Гектор низко наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Как Ричарду показалось, он всерьез злился. Что бы это могло означать? Гектор пожал плечами и сказал:

– Наверное, переживаю последнюю belle epoque*. Прежде чем Господь забьет гвоздь в мой гроб.

Господи всемогущий, пожалуйста, сделай это сейчас, с горечью подумал Ричард. Он тронул пальцем склянку в кармане. Мне присутствие этого человека здесь совсем без надобности, особенно сейчас, подумал он. Твою мать.

* «Прекрасная эпоха» – период с 1880-х до Первой мировой войны (фр).

Вдова, не замечая явной враждебности Гектора, представила ему Ричарда и Ханну и затем еще раз ударила его кулаком в живот.

Гектор протянул руку, и Ричард ее пожал. Его ладонь полностью исчезла в руке Гектора. Ричард поморщился и тоже попытался сжать руку. Но Гектор не дал ему такой возможности.

– Ваша парижская книга мне очень даже понравилась, приятель, – сказал Гектор и отпустил руку Ричарда. Ему пришлось ее несколько раз согнуть-разогнуть, чтобы прошла боль.

Вместо того чтобы порадоваться комплименту, Ричард предпочел обратить внимание на тон автора детективных романов – Ласситер произнес эту фразу так, будто искренне удивлялся, что парижская книга получилась хорошей.