Агент в кринолине - Елена Хорватова Страница 23

Но как только Алексей оказался в гостиничном коридоре, он, что называется, нос к носу столкнулся с маркизом Транкомбом. Этот чертов Транкомб пребывал отнюдь не на «Морской красавице», что Алексея в данный момент совсем не порадовало…

Проклятый маркиз по-домашнему, в халате, вышел, никого не стесняясь, из номера Мэри и, высокомерно взглянув на русского графа, неспешно направился к себе. Наверняка провел у Мэри ночь, иначе как бы он оказался в ее номере рано утром, да еще в халате?

Алексею тут же вспомнилась балетная Сильфида, получившая отставку за неумение ночевать в одиночестве.

«Все бабы одинаковы, — грубо подумал он. — Все одним миром мазаны… И мисс Мэлдон тоже! Прибежала ко мне на свидание, пару минут покрутила хвостом и вернулась в свою спальню ублажать маркиза… А я-то, дурак, чуть не раскис от одного поцелуя! Нет уж, больше никто из этих продажных бестий не обведет меня вокруг пальца!»

Он, насвистывая, спустился со ступеней гостиницы и пошел в сторону порта по улице, залитой южным солнцем, таким ярким и приветливым (особенно для петербуржца, привыкшего к пасмурным дням)… Кофейни уже распахнули свои двери, из которых тянулся манящий аромат свежесваренного, крепкого восточного кофе. Надо выбрать местечко почище и позавтракать наконец.

Столик, за который уселся Алексей, стоял на улице под полосатым тентом, откинутым у стены греческой кофейни. Расторопный официант кинулся к раннему посетителю, всеми силами стараясь понять, чего же угодно состоятельному иностранцу. Впрочем, угадать было нетрудно — чего можно пожелать утром в кофейне? Конечно же кофе по-турецки и легкий завтрак…

Поднося к губам чашку с ароматной обжигающей жидкостью, Алексей мысленно повторял сам себе:

«Все, больше никаких слезливых историй и никаких лживых баб! Только дело… Дело, дело и еще раз дело».

Это было так весомо и убедительно. Вот только зачем нужно было без конца повторять одно и то же самому себе? Прежде Алексею было много проще находить взаимопонимание с собственным внутренним голосом…

Задание, полученное от маркиза, оказалось крайне неприятным — Мэри пришлось переводить письма русских офицеров, направленные из Болгарии домой в Россию. Адресованы они были близким фронтовиков, чаще всего — женам и матерям.

Письма казались настолько личными, что девушку все время не оставляла мысль о нечистоплотности того, чем она занимается. Ну о чем мужчина, долго находившийся на войне и безумно скучавший по дому и близким, мог написать своей любимой женщине? О том, что было совершенно не предназначено для чужих глаз…

Неизвестно, какое значение вкладывал маркиз в слова о том, что желает превратить Мэри в авантюристку, но сама она чувствовала, как ей раз за разом приходится отказываться от собственных принципов, от всего того, что заложила в ее характер матушка своим воспитанием.

Уж такую элементарную вещь, как убеждение, что чужие письма читать непозволительно и этого ни при каких обстоятельствах делать нельзя, матушка внушила Мэри еще в раннем детстве. И вот, пожалуйста, ее дочь не только читает фронтовые письма русских офицеров, но и переводит их на английский язык, чтобы и другие люди могли сунуть нос в чужие интимные дела.

Во что же превратится вскоре ее жизнь, если постоянно придется забывать о собственной совести?

Впрочем, самое страшное ожидало ее вечером.

Мэри не могла себе представить, как она пойдет к Алексею, что скажет, что будет делать… Что он о ней подумает? И что будет, если он ее оттолкнет? А если не оттолкнет? О, это, наверное, еще хуже…

Понимал ли брат, на что он ее толкает? Эрни, наверное, до сих пор пребывает в своих наивных и ничем не обоснованных иллюзиях, что Транкомб — настоящий джентльмен. А этот джентльмен не считает проблемой подсунуть девушку, оказавшуюся в его власти, в постель к другому мужчине, лишь бы это помогло решить дурацкие сиюминутные задачи…

Мэри отодвинула письма, перевод которых уже подходил к концу, уронила голову на руки и залилась слезами.

«Я гибну, гибну!» — повторяла она себе, но потом к ней пришла странная мысль: раз она все-таки позаботилась о том, чтобы отодвинуть приготовленную для перевода корреспонденцию, не желая закапать ее слезами, значит, отчаяние не дошло до самой последней степени. Когда человек по-настоящему гибнет, ему не до мелочей…

Алексей вернулся в гостиницу под вечер. День в сущности, прошел не так и плохо, и от неприятного настроения, накатившего поутру, не осталось и следа. За происходящим в порту вновь после короткой передышки стал присматривать денщик, дежурным по гостинице был поставлен Степан, а Алексей позволил себе несколько часов блаженной лени и полнейшего ничегонеделания.

Чертовски приятное состояние, но как редко удается посибаритствовать в этой безумной жизни! Отдых благотворно повлиял на мироощущение графа, и все происходящее представилось ему в несравнимо более ярком свете. Ведь в любом капризе судьбы можно найти светлую сторону.

Да, к своему несчастью, Алексей получил какое-то дурацкое, ни на что не похожее задание, но ведь он и не обещал петербургскому начальству, что сумеет выполнить его идеально. Он просто честно делает, что может и умеет.

Ему не удалось принять личное участие в Балканской кампании, но… он ведь не отсиживается в Петербурге, а по мере своих сил борется с врагом.

Его отправили гоняться за каким-то препротивным англичанином по южным морям, но при других обстоятельствах разве выберешься в заграничное путешествие?

Он встретил девушку, которая ему очень симпатична, и она демонстрирует ему ответную симпатию… Правда, на эту девушку предъявляет права другой. Но кто помешает Алексею отбить красотку? Дело очень даже возможное, к тому же кавалергарды отступать не привыкли! Держись, милорд, скоро узнаешь, что такое русский натиск!

Так что в жизни сколько минусов, столько же и плюсов, и унывать совершенно незачем!

— Ну что тут без меня творилось, Степушка? — спросил Алексей у слуги.

— Да что тут твориться может? Тишь, гладь да божья благодать. Полнейший покой. Англичане ваши словно поумирали — забились по своим комнатам, затихли и сидят, как мыши под метлой. Не токмо что лорд, а и прислуга его в город не шастала и у себя никого не принимала, — отчитался Степан. — Небось гадость какую замыслили, ироды. Ни один за цельный день не обозначился. Я уж к двери демуазельки ихней подходил послушать — там она, нет ли?

— И что услышал? — с интересом спросил Алексей, хотя такое занятие, как подслушивание под чужой дверью, показалось ему несколько сомнительным. Но раз уж его самого произвели в шпионы, на слуг пенять нечего…

— Да что там услышишь? Сидела барышня тихо, бумагами шуршала, а потом как завоет…

— О чем ты? Что значит — как завоет?

— А то и значит. Ровно как наши бабы в селе на похоронах по покойнику, прости меня, господи, воют. Хотя барышня и не нашенская, а воет этак по-простому, жалостливо. Только что причитает при этом по-англицки, и слов разобрать невозможно. А в остальном баба как баба. Небось, забижает ее милорд-то, рожа разбойничья… Жалко девку. Хоть я на нее и с опаской смотрю — чего ждать-то от такой не знаешь, не ведаешь, а все одно — божья тварь, тоже ведь сердце имеет.