Приз - Полина Дашкова Страница 23

— Рики, детка, что не так? Что?

— Я просил тебя не надевать этот идиотский костюм, ты в немпохож на провинциального учителя.

Они уселись за соседний столик. Зеленые близорукие глазаРейча скользнули по лицу Григорьева.

— Хочу икры, — задумчиво произнес Рики.

— Но здесь не бывает. После выступления мы поужинаем вресторане.

— Я хочу сейчас. Почему так мало народу? Ты обещал хорошуюрекламу.

Григорьев искренне пожалел Рейча. Старый авантюрист,безусловно, узнал его, но не смел отвлечься от своего капризного Рики.

— Простите, — улыбнулся Андрей Евгеньевич, — мне кажется,настоящая литература не нуждается в рекламе. Я приехал из Америки, специально,чтобы посмотреть на последнего и единственного гения немецкого авангарда.Надеюсь, вы дадите мне автограф?

Рики помахал ресницами. Рейч благодарно улыбнулся иподмигнул.

— Добрый вечер, господин Григорьефф. Рад вас видеть.

— О, это твой знакомый? — слегка удивился Рики.

— Да. Это американец русского происхождения, граф, кажется?

— Князь, — серьезно уточнил Григорьев.

— Настоящий? — Рики порозовел от удовольствия. —Чистокровный русский князь? Да, это сразу видно! Такое породистое лицо. Очень,очень рад познакомиться.

— Ну вот. — Рейч погладил своего крошку по щеке. — Я обещалтебе русского аристократа на твоем выступлении — вот он. Я обещал икру — будетикра. Но позже.

— Неужели вы купили мою книгу в Америке? — спросил Рики.

— Конечно, — легкомысленно соврал Григорьев, — я нашел ее вмаленькой книжной лавке в Нью-Йорке, в Гринвич-вилледж, и проглотил буквальноза сутки. Не могу похвастать, что свободно владею немецким. Но главное я понял:передо мной яркий, талантливый писатель.

Григорьев покосился на Рейча, спрашивая взглядом, неперебарщивает ли он. Бедняга улыбался, благодарно и счастливо. Настроениекапризули Рики заметно улучшилось.

Евгений Николаевич Рязанцев плавал в небольшом бассейне усебя на участке, от одной кафельной стенки до другой. Вода была теплой и пахлахлоркой. Евгению Николаевичу было скучно. Он знал, что ровно через десять минутоткроется задняя калитка и по дорожке к дому, как тень, проскользнет фигура егожены Галины Дмитриевны, в длинной юбке, в платке на голове. Они увидят другдруга, но оба сделают вид, что не заметили. Поздороваются, только еслистолкнутся лицом к лицу в доме. Завтракать будут отдельно.

Два года назад Евгений Николаевич забрал жену из частнойпсихиатрической клиники. Врачи уверяли, что она практически здорова. Он с нимине мог согласиться. Не реже трех раз в неделю Галина Дмитриевна ходила вближайшую сельскую церковь на службу, вместе с деревенскими старухамиисповедалась, причащалась. Главным человеком в ее жизни стал батюшка,настоятель храма, пухлый низкорослый старик с колючими глазами и седенькимхилым хвостиком, стянутым аптечной резинкой. Евгений Николаевич не считал себяатеистом, мог иногда потихоньку перекреститься, во время Великого постастарался не есть мяса и яиц, на Пасху и в Рождество заходил в храм, ставилсвечки. Но сейчас церковные ритуалы и тот особый образ жизни, который вела егожена и ее новые знакомые, вызывали у него кислую сонную тоску. Что может бытьобщего между огромным, бесконечным, сложным понятием веры в Бога и этимибабьими платочками, длинными бесформенными юбками, хлебными крошками в бороде убатюшки, диетической дисциплиной постов?

Галина Дмитриевна ничего не читала, кроме специальнойправославной литературы, в ее комнате работало радио, настроенное на одну изправославных радиостанций, телевизор она вообще никогда не смотрела. Молиласьперед завтраком, обедом и ужином. Прежде чем лечь спать, не менее получасастояла на коленях, отбивала поклоны. Евгению Николаевичу было трудно с нейразговаривать, даже на самые мелкие, бытовые темы. Они категорически непонимали друг друга. Она говорила страшно тихо, так, что приходилосьнапрягаться, чтобы расслышать. Она никогда не возражала, не упрекала ни в чем,но рядом с ней он чувствовал себя хронически виноватым, греховным, грубымсуществом.

В очередной раз вынырнув из воды, он увидел, как Галинамелко семенит по тропинке, хотел опять нырнуть, но в доме хлопнула дверь.Появился начальник службы безопасности Егорыч, в руке у него был телефон. Двефигуры двигались навстречу друг другу. Галина Дмитриевна шла, низко опустивголову, обмотанную темным старушечьим платком, и наверняка бормотала про себямолитву. Егорыч, в небесно-голубых джинсах и белой футболке, несся энергичнымгалопом, при этом глядел на бассейн и уже открыл рот, чтобы что-то крикнутьРязанцеву. «Сейчас врежутся!» — отметил про себя Евгений Николаевич.

Егорыч, бывший полковник КГБ, аккуратно следовалбандитско-номенклатурной моде. Он тоже стал православным, постился и любил поговоритьо том, как это в принципе полезно для здоровья. К Галине Дмитриевне относился стрепетом и почтением, даже побаивался ее, называл «женщиной божественной,продвинутой в смысле духовности».

Галина шла, низко опустив голову и глядя под ноги вовсе непотому, что боялась споткнуться, просто у нее выработались новые привычки,новая пластика и мимика. Она даже как-то вся съежилась, стала ниже ростом отсвоего смирения

Рязанцев мог бы окликнуть жену или дать знак Егорычу, чтобытот посторонился. Но ему вдруг стало весело и захотелось, чтобы онистолкнулись, чтобы энергичный, жилистый начальник охраны сшиб божественнуюженщину с ног. Он представил, как забавно станет извиняться Егорыч, как Галинапримется отряхивать юбку и поправлять платок. Хоть что-то случится, хотькакая-то мелочь возмутит нудное течение его домашней жизни.

В последний момент Галина подняла голову и отступила.

— Доброе утро, Егорыч, — произнесла она со своей обычнойсмиренной улыбкой.

— Доброе, доброе, — небрежно, без всякого почтения,откликнулся Егорыч, подхватил полотенце, валявшееся в плетеном кресле, ипротянул Рязанцеву телефон.

Он услышал женский голос с мягким, едва уловимым акцентом.

— Здравствуйте, Евгений Николаевич. Это Мери Григ.

— Маша, вы уже в Москве?

Он знал, что она должна прилететь, но забыл, когда именно.Ее приезд означал, что пора выходить из долгой спячки, начинать жить идействовать. По сути, это его последний шанс. Если сейчас он не соберется, невзбодрится, то американцы заменят его кем-нибудь другим. И будут правы. Зачемвкладывать деньги в политика, который утопает в хронической депрессии,постоянно болеет, ноет и спит на ходу?