Как стать маньяком. История жертвы обвинения - Александр Ковальчук Страница 23

Саша никогда не забудет случая, когда однажды он, собираясь в школу, будучи в классе 4-м или 5-м, не нашёл ключа от квартиры и сообщил об этом отцу. Реакция последовала незамедлительно:

– Раздолбай! Тебе ничего доверить нельзя! Как ты мог потерять ключи от квартиры?! И что мне теперь делать – замок менять?.. Я тебя научу родину любить!..

А дальше последовала грандиозная порка, после которой Санёк с трудом высидел уроки. Но самое интересное произошло где-то неделю спустя. Когда опухоль на заднице стухла, и остался только неопределённого цвета и солидного объёма синяк.

В доме у них – в те времена у родителей Сани была однокомнатная квартира, но компании собирались часто – тогда гуляли гости по какому-то поводу. Когда они крепко выпили и началась пьяная бравада, прерываемая нестройным исполнением украинских песен, мальчишке стало как-то одиноко и неинтересно среди них, и он вышел на балкон. Вот тут-то, ковыряясь в своём мальчишеском барахле – среди всяческих железок, машинок, солдатиков – он вдруг нашёл тот самый ключ! Мальчишка, глядя на этот кусочек железа, вспомнил перенесённое унижение и на глаза навернулись слёзы.

Дверь скрипнула – на балкон вышел уже «тёпленький» отец.

– А ты чего убежал?

Парнишка всхлипнул и показал отцу ключ.

Но тот и не подумал извиняться:

– Ну и хорошо. Теперь у тебя снова есть свой ключ. А то, что получил… хочешь – дай сдачи! – и отец демонстративно повернулся задом.

– Но при твоей способности шкодничать я думаю, что такая профилактика не была лишней – будешь аккуратнее обращаться с ключом! Ладно, давай «пять»! – отец сжал ладошку сына и ушёл к гостям продолжать вечеринку.

А Саня остался на балконе один. Жаловаться было некому – мать всегда занимала сторону отца и не препятствовала рукоприкладству. У неё была добрая душа, но доброта эта никогда не становилась на защиту сына…

…Пришлось снова включиться в реальность – напротив сидела жена и испытующе на него смотрела.

– Саш, ты где?

– Извини, задумался.

– Ну и что ты обо всём этом думаешь?

– Не знаю, Ириш… С одной стороны – это стопроцентово я. Там вроде бы никого больше не было. Стало быть – и винить больше некого. Хотя во вторую комнату я не заглядывал и о том, что в ней кто-то есть, знал только со слов Вальки.

А с другой… ну ты ведь сама знаешь, что не мог я этого сделать, если всё было именно так, как описывают в обвинительном заключении: «…находясь в нетрезвом состоянии, изнасиловал девочку, после чего задушил…» – ведь ты прекрасно знаешь, что моя мужская состоятельность падает прямо пропорционально количеству выпитого! Это если не вдаваться в психологические аспекты и не думать о том, что на такие действия, причем без разницы – в пьяном или трезвом состоянии, способен разве что какой-то маньяк. Наверное, именно тогда Саня и подумал впервые о причастности к преступлению своей жены – ведь она промолчала на следствии и в суде о том, что могло бы помочь ему выбраться из вонючей трясины.

– Знаю, но никому не собираюсь об этом рассказывать. Что же касается твоей несостоятельности, то она в полной мере компенсируется пьяной настойчивостью. К тому же – ты ведь полностью подтвердил предъявленное тебе обвинение.

– Да, но только под следствием. Да и что мне оставалось делать?!. Для ментов я был очень удобный вариант – ранее судим, да и почки у меня не казённые. На суде я пытался объяснить, что меня вынудили дать такие показания, но судья даже не стал слушать – мол, это ранее судимый пытается запутать суд и избежать ответственности. А в качестве доказательства своей правоты он привёл тот факт, что я не смог назвать фамилии тех, кто меня избивал – как, интересно, он себе это представлял?!. Меня же, чтобы не сопротивлялся, опустили в подвал и там хорошенько «отрихтовали» дубинками. А что касается моей «пьяной настойчивости» – одно дело, когда это касается взрослой женщины, и совсем другое, когда дело касается ребёнка…

Саша помолчал, а потом добавил:

– Доказательств, Ириш, немало. Но все они так называемые «косвенные» и не в состоянии перевесить то дерьмо, которое на меня повесили.

– Например?

– Например, в материалах дела записано, что жил я, оказывается не у Светки, а у её соседки; что «…не исключено, что сперма, найденная во влагалище потерпевшей, могла принадлежать обвиняемому…». Если подробно вычитывать дело, то таких «приблизительных неточностей» можно найти много, только никому до этого дела нет. Ранее судимым никто не верит…

Они ещё долго разговаривали, а потом вздремнули несколько часов. Утром же Ирина прикинула свои материальные возможности и договорилась с тем нерусским прапорщиком ещё на одни сутки. Ведь деньги способны если и не на всё, то на очень многое! Эти сутки для Саши пролетели быстрее, чем первые. И пришло время расставаться – тот, на чью спину взвалили тяжкий крест, отчётливо понимал, что это первое и последнее их свидание. Нет, Ирина исчезла не сразу и ещё какое-то время поддерживала его и морально, и материально. Но на свидание больше не приезжала, а потом она и вовсе пропала из виду.

Как позже узнал Сашка – она нашла себе мужика, готового разделить с ней тяготы жизни. Сразу почему-то вспомнился отрывок из её письма: «…сама я, может быть, ещё и нужна кому-то. Но вот двое детей…» – теперь, значит, этот вопрос решился. А это означало, что не стоит больше ждать писем ни от жены, ни от детей. Хоть так приятно было получать эти разрисованные листочки с обязательной подписью внизу: «Папа, я тебя люблю!».

Последнее письмо Ирины и два детских письма – памятный осколок прошлого – он сохранил и пронёс через все эти годы и неприятности…

Имелось среди контролёров колонии, где Сане определено было отбывать наказание, два интересных персонажа – братья Вонис. Одному около тридцати, другой лет на пять постарше. Оба под два метра роста, ширококостные, с вполне приличной для мужика внешностью. Общим (кто глупее – трудно сказать) существенным их недостатком была недалёкость ума. Но начальство это вполне устраивало – завышенных требований они не предъявляли, а работать при необходимости могли и через сутки.

Зэки прозвали их «Собаками». И дело было не только в том, что они могли по приказу хозяина облаять и покусать (они и в этом смысле подходили под определение «собак»), причём – в буквальном смысле, кого угодно. Да и умная собака не кидается на кого попало. Кличку свою они получили после того, как однажды среди зимы пришли на работу в одинаковых шапках на собачьем меху. Естественно, что зэки не оставили это без внимания.