Белые тени - Иван Дорба Страница 24

Пока накрывали на стол, Хранич отвел Алексея в сторону и шепнул:

— Полковник Павский заказал на завтра одному нашему турку, Алимхану, подводу ехать в Требинье. Так что за Грацией мы приглядим.

Вскоре они все сидели за столом и вели неторопливую беседу.

8

Война еще владела мыслями людей. И ее участники при любом удобном случае с волнением перебирали в памяти пережитые ими события.

— Здесь, — рассказывал Хранич, — между Билечей и Гацко, мы упорно сопротивлялись, но уже одиннадцатого января шестнадцатого года трусливое правительство во главе с Миюшковичем запросило пардону. Условия перемирия, предложенные Австро-Венгрией, были до того унизительны, что король Никола не мог их принять. Армию распустили по домам, а король с первым министром убежали. Страна же была оккупирована. Вот так-то! А сербам все же удалось спасти свою армию... частично...

— Черная рука! — провочал кафанщик, скручивая цигарку.

— Что за рука? — спросил Алексей, глядя, как чика Драгутин берет целый стручок маринованного перца, кладет его в рот и с удовольствием жует.

— Начальник разведки генерального штаба полковник Димитриевич, по кличке Апис. Ему удалось раздобыть план австро-венгерского наступления на Сербию. В ночь на 29 мая 1903 года он повел офицеров-заговорщиков во дворец, и ненавистная династия Обреновичей была свергнута. Поэтому его можно назвать спасителем ядра сербской армии. Аписа поддерживала весьма влиятельная и сильная офицерская группа «Черная рука».

— Короля и королеву сбросили с третьего этажа, — заметил Чегодов. — Дело, кажется, не обошлось без русской разведки.

— Наверно, Обреновичи были австрийскими ставленниками, — подтвердил кафанщик. — Апис, кстати, организовал и убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараеве. С расчетом вызвать войну.

— И какова судьба этого Аписа? — спросил Алексей.

— В 1916 году, после разгрома, остатки сербской армии очутились в Салониках, — опершись подбородком на трость, сказал чика Васо, — и нынешний король, воспользовавшись сварой в верхах, при поддержке вождя радикалов Пашича и при помощи Петра Живковича, возглавлявшего группу офицеров «Белая рука», сменил руководство верховного командования и арестовал Аписа.

— Главная причина таилась в том, — откашлявшись, начал кафанщик, поднимая стакан и глядя на отливающее рубином вино, — что австрийский император Карл, вступивший на престол после смерти Франца-Иосифа, вел разговоры с Антантой о сепаратном мире и соглашался оставить на престоле династию Карагеоргиевичей при условии, что главный виновник террористического акта на его брата будет казнен. Аписа — Димитриевича расстреляли. Регент Александр отказался подписать помилование. — Он затянулся, выпустил струю дыма, потом поглядел на Чегодова и подытожил: — Курица ряба, да перешиблена нога. В то время я был в России. В Первой Сербской добровольческой дивизии. И состоял в Югославском комитете. После революции сербские, хорватские, словенские, черногорские и наши, далматинские, социал-демократы держали крепкую связь с русскими большевиками. И мы в Одессе выступили с декларацией за создание Югославии на принципах демократии и равноправия народов.

— А у нас, — попыхивая трубкой, сказал чика Васо, — как только стало известно о революции в России, по всей лоскутной империи прокатилась волна митингов, демонстраций, забастовок. И пошло! Забеспокоились и начали кампанию за объединение под Габсбургами сербский митрополит в Сараеве Летица, и католический епископ Люблян Еглич, и лидеры народной и национально-прогрессивной партии Словении, и ряд буржуазных партий Далмации, Боснии и Герцеговины. Вот так-то!

— Как же согласился на это Николай Черногорский? — спросил Алексей и подумал: «Молодцы! И у них тут в каждой кафане свой политический клуб. И как деликатно вводят меня в курс своих дел».

— Самое главное, — сказал чика Васо, поглаживая ус, — по решению избранных после освобождения Черногории народных представителей, собравшихся двадцать шестого ноября восемнадцатого года, Черногория объединялась с Сербией. Во-вторых, черногорцы думали, что король Александр, родившийся в самом сердце Черногории, в Цетинье, вместе с молоком матери-черногорки всосет любовь к родине и будет по-отечески заботиться о бедном и вечно голодном народе. И в-четвертых, мы, черногорцы, кровно связаны с Россией. Александр был русский воспитанник, кончил Пажеский корпус. Ну а насчет того, что он подставил ножку дяде, заставил старшего брата Георгия отказаться от престола и отойти от дел отца Петра I, на это мы закрывали глаза, за что и поплатились... Поверили скрепя сердце и напрасно.

— Не поверили! Просто у обнищавших и лишившихся от голода воли народов не было сил бороться за федерацию республик, демократию, свободу и равенство. Не пошли люди за левыми социал-демократами, не созрел плод... — прохрипел Драгутин и закашлялся.

— А теперь, друзья, наполните бокалы и давайте выпьем до дна за свободу...

— Можно к вам, Алексей Алексеевич? — вдруг послышался воркующий голос Ирен Скачковой, она переступила порог, за ней вошли Кучеров, Берендс и Скачков.

— Если здесь чика Васо, то речь идет, конечно, о политике, — сказал Кучеров, делая общий поклон.

— Когда собираются мужчины за стаканом вина, они обычно говорят либо о войне, либо о нас, женщинах, — улыбнулась Ирен, глядя Алексею прямо в глаза. — Не правда ли?

— Речь шла о свободе, — сказал Алексей. — Прошу, садитесь, пожалуйста.

— О свободе или «самодрале»? — вмешался Скачков, глядя на Чегодова.

— Всяк воспринимает свободу по-своему, — кланяясь и расшаркиваясь, заметил Берендс, пропуская вперед есаула Скачкова. — О свободе слова? Действий? Мысли? Все зависит от точки зрения и зрелости индивидуума. Кадет проявляет свободу своей личности, когда убегает в «самодрал» и тем самым мучает нашего дорогого детерминистра Петра Михайловича — как отнестись к этой «неосознанной необходимости»? Подчиниться чувству долга и потребовать у кадета показать свой отпускной билет или, следуя закону вежливости, такта и ханжества, замять этот вопрос?

Все засмеялись, понимая, что Берендс целит в есаула. Понял это и Скачков и сердито буркнул:

— Долг... закон... Полагаю, что задавать неуместные вопросы в чужом доме — невежливо, а ставить в неловкое положение его хозяина — бестактно.

— Совершенно правы, — закивал головой Берендс, — вы углубили мою мысль. Понятие о такте и вежливости, как и понятие о свободе, тоже бывает разное, в зависимости от зрелости человека, да и не только зрелости. Сюда входят многие компоненты. Вежливость — нечто благоприобретенное, лишь соблюдение бытовых приличий, благовоспитанность. А такт — это нечто от господа бога, чувство меры, подсказывающее, как держать себя человеку в том или ином случае. Потому и говорят: «У него врожденное чувство такта...»

— Людвиг Оскарович, миленький, — прервала его Ирен, — лучше расскажите что-нибудь веселенькое. Ну пожалуйста!

— Хорошо! Француз открывает дверь в ванную и при виде раздетой женщины восклицает: «Тысяча извинений, мадам!» Англичанин при той же ситуации лишь цедит: «Простите... сэр». Вежливость и такт.