Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас Страница 24

- Цель? Ставить перед собой цель бессмысленно. Это ребячество, - заявила Матильда.

- Может, эта самая цель и есть тот чертов рычаг, который способен перевернуть весь мир, может, это то самое чертово око бури - заметьте, Матильда, снова «око» - и это нечто совсем иное и в нем заключены знание и хрупкая вечность. Вы никогда не задумывались об этом, Матильда?

Матильда перестала есть.

- Вы меня поражаете, Шарль, правда, поражаете. Вы говорите как священник, - с такой же убежденностью и теми же словами. Но сегодня утром вы ведь только слушали Адамберга, да и то всего какой-нибудь час, не больше.

- Я стал совсем как собака, - пробурчал Шарль. - Я слышу больше, чем люди, и чую больше, чем люди. Я как паршивая псина, способная бежать по прямой тысячу километров, чтобы найти свой дом. Я, как и Адамберг, тоже кое к чему в жиз¬ни пришел, только другим путем, нежели он. Боль¬ше ничего общего у нас с ним нет. Лично я считаю себя самым умным человеком на свете, у меня металлический, а иногда скрипучий голос. Я говорю отрывисто, искажаю смысл слов, мой мозг работает, как отвратительная машина, созданная для того, чтобы сортировать информацию и знать все обо всем. Ни о цели, ни об устье реки я ничего уже не знаю. У меня больше не осталось ни душевной чистоты, ни сил, чтобы представить себе, что у бури может быть око. Разумеется, зачем мне такие пустяки, меня больше волнуют жалкие победы, потому что только они способны изо дня в день утешать меня в моем бессилии. Адамбергу не нужно отвлекаться, чтобы жить, вы меня понимаете? Он просто живет, смешивая всего понемногу, смешивая великие идеи с мелкими деталями, смешивая впечатления с реальностью, смешивая слова с мыслями. И путая детскую доверчивость со стариковской мудростью. Однако правда в том, что он опасен.

- Вы меня поражаете,- повторила Матильда. - Не стану говорить, что я могла бы мечтать о таком сыне, как вы, потому что я сама бы себя сильно расстроила, и очень надолго, но вы меня поражаете. Я начинаю понимать, почему вам плевать на рыб.

- Вероятно, Матильда, правы все-таки вы, находя что-то притягательное в этих скользких существах с круглыми глазами, да еще не всегда пригодных в пищу человеку. Лично мне было бы все равно, даже если бы все рыбы разом взяли и сдохли.

- У вас прямо-таки дар забивать себе голову мыслями, недопустимыми во втором отрезке. Да вам и самому они не по силам, вы весь взмокли. Не тревожьтесь так по поводу Адамберга. Во всяком случае, он приятный человек, вы согласны?

- Несомненно, согласен, - ответил Шарль, - он приятный человек. И говорит очень много приятных вещей. Только я не понимаю, почему это вас не тревожит.

- Вы меня поражаете, Шарль, - снова повторила Матильда.

Сразу после завтрака Адамберг решил что-ни¬будь предпринять.

Маленькая записная книжечка, найденная в сумке убитой женщины, навела его на мысль купить себе блокнот небольшого размера, чтобы он помещался в заднем кармане брюк. Теперь, если у него появлялась интересная идея, он мог тут же сделать нужные пометки. Дело не в том, что он ждал каких-то чудесных озарений. Однако он полагал, что заполненный до конца блокнот создаст необходимое ему ощущение завершенности и позволит лучше разобраться в самом себе.

Ему казалось, что никогда прежде он до такой степени не жил одним днем, как в эти недели. Он уже не раз замечал за собой странную особенность: чем больше у него скапливалось неотложных дел, мчавшихся за ним по пятам и угнетавших его своей важностью, тем глубже его мозг погружался в спячку. Тогда он начинал заниматься пустяковыми проблемами, становился отстраненным и беззаботным, освобождался от мыслей и забывал о службе; душа его обретала легкость, сердце делалось пустым, а мозг настраивался на ультракороткие волны. Ему было хорошо знакомо это состояние, эта долгая полоса равнодушия ко всему на свете, приводившая в отчаяние окружающих, однако он не мог собой управлять. Ведь становясь беззаботным, освобождаясь от всех мировых проблем, он делался спокойным и даже счастливым.

Но проходили дни, и равнодушие подспудно начинало свою разрушительную работу, и постепенно все вокруг словно обесцвечивалось. Живые существа становились прозрачными и какими-то одинаковыми, потому что он видел их как бы издалека. В конце концов, его отвращение к чему-то неопределенному достигло предела, и однажды он перестал ощущать собственную материальность, собственную значимость; он безвольно плыл в потоке повседневных дел других людей, но чем больше он проявлял готовность ежеминутно оказывать всем и каждому уйму пустячных услуг, тем больше он чувствовал себя для всех чужим. Механические движения тела и автоматическая работа речевого аппарата обеспечивали привычное течение его жизни, но он чувствовал себя никому не нужным. Итак, полностью лишившись самого себя, Адамберг перестал о чем-либо тревожиться и что-либо себе объяснять. От этой безучастности ко всему даже не тянуло леденящим душу запахом небытия, эта душевная апатия не порождала даже мучительной скуки.

Но, боже мой, как же скоро все это пришло.

Он прекрасно помнил, как еще совсем недавно в его душе поднималась настоящая буря при мысли о возможной гибели Камиллы. Теперь само слово «буря» казалось ему бессмысленным. Что бы это могло означать: «буря»? Камилла мертва? Ладно, а дальше-то что? Мадлену Шатлен зарезали, человек с кругами на свободе, Кристиана продолжает наседать, Данглар ходит грустный - и что теперь, прикажете заниматься всем этим? А зачем?

Он уселся за столиком кафе, достал блокнот и стал ждать. Он пытался отслеживать каждую мысль, возникающую в голове. Все они имели только середину, но ни начала, ни конца. И как же тогда изложить их на бумаге? Разочарованный, но по-прежнему спокойный, по прошествии часа он записал: «Я не нашел, о чем подумать».

Потом он прямо из кафе позвонил Матильде. Трубку сняла Клеманс Вальмон. Неприятный голос старухи вернул ему ощущение реальности, внушил идею сделать что-нибудь, прежде чем окончательно наплевать на свою жизнь. Да, Матильда уже вернулась. Он хотел бы ее видеть, но не у нее дома. Он назначил ей встречу на пять часов в своем кабинете.

Совершенно неожиданно Матильда явилась вовремя. Она даже сама удивилась.

- Не пойму, что со мной, - заявила она. - Должно быть, сказывается благотворное влияние полиции.

И посмотрела на Адамберга. Тот сидел вытянув ноги вперед и, вопреки обыкновению, ничего не рисовал; одну руку он засунул в брючный карман, в другой дымилась сигарета, зажатая между кончиками пальцев. Казалось, комиссар до такой степени растворился в своей рассеянности и беспечности, что непонятно было, с какого боку к нему подступиться. Однако Матильда понимала: даже в таком, и особенно в таком, состоянии он способен отлично делать свое дело.

- Похоже, сегодня мы не будем так развлекаться, как в прошлый раз, - заметила Матильда.

- Вполне возможно, - ответил Адамберг.

- Так забавно, что вы организовали для меня эту церемонию вызова в комиссариат. Лучше бы навестили меня в «Морском петухе», мы бы выпили, потом пообедали. Клеманс приготовила какое-то жуткое блюдо по своему местному рецепту.