Сукино болото - Виталий Еремин Страница 24

Лещев молчал. То ли размышлял над ответом, то ли обижался, – непонятно. «Ну и пусть обижается, – подумала Анна. – Хватит мне подстраиваться, а то я на своей благодарности себя потеряю».

Мэр прервал молчание:

– Значит, настоящая местная власть та, которой население готово доверить часть своих сбережений. За ней будущее. Я правильно тебя понял?

«Нет, все-таки он не безнадежен», – подумала Анна.

– А знаешь, я недавно еще одну вещь открыл, – добавил Лещев. – Я – мэр только в здании администрации. Ну, может быть, еще у вас в телестудии. А когда по городу иду и людям в глаза гляжу, эх… Согласись, за последние два года город очень сильно изменился, похорошел. Хвастать нехорошо, но есть ведь в этом и моя заслуга. Но все равно не уважают. Не могу понять. То ли люди такие неблагодарные, то ли я не так себя веду.

Ланцева не знала, что ответить, слишком непривычной была для нее откровенность мэра. И поэтому сказала то, что давно вертелось на языке:

– Николай Федорович, я очень хочу, чтобы именно вы были мэром, и никто другой. Но давайте договоримся: я тоже буду с вами откровенна, даже если моя откровенность будет вас раздражать.

– С чего начнем? – спросил Лещев.

– С Царькова. Весь город говорит, что он вас купил.

– Ну, ты прямо как мой Олег.

– Отодвиньте его от себя. Или это уже невозможно?

– Всему свое время, – туманно ответил Лещев.

20 апреля 2006 года, четверг, утро

Булыкин все же согласился съездить в колонию. Что-то неспокойно ему стало после предыдущего разговора с Анной. Хорошей хочет быть, правильной. А он, в таком случае, кто? Ему самому захотелось поговорить с Радаевым, попытаться расставить, как говорится, все точки над «и». Но признаваться в этом он Анне не стал. Соврал: сказал, что ему нужно в колонию совсем по другому делу.

Забор, вышки, колючая проволока, проходная… Встречал их замначальника по воспитательной работе казах Нуркенов. Сказал, что придется немного подождать, сейчас у осужденных обед.

– А можно попробовать их еду? – спросила Ланцева.

…Гвалт в столовой оборвался. Женщина в колонии – большая редкость. Нуркенов нашел глазами Радаева, показал его Анне. Павел сидел за общим столом, только все ели первое, а он, отодвинув миску со щами, сразу приступил к пшенной каше.

«Чувствительный», – подумала Анна. Разборчивость в еде – это прежде всего от чувствительности натуры.

– Можно попробовать?

Павел подал чистую ложку. Щи были жирными, только в них плавало что-то желтое. Оказалось, верблюжьи мозги. Колония закупала в соседнем Казахстане верблюжьи головы. Не слишком приятно для глаза, зато недорого и сытно. Но Радаев так не считал. Его выворачивало от этого пойла.

– Ну, как ты тут? – спросил Булыкин, будто они расстались вчера.

– Искупаю.

– Встал бы, Радаев, – сделал замечание Нуркенов.

Павел нехотя поднялся и согласился с гражданином начальником:

– Это правильно, а то засиделся.

– За двенадцать миллионов можно и посидеть, – поддел его Булыкин. – Разговор к тебе есть. Я могу не участвовать, если тебе так неприятно мое присутствие. Только я тебя все же спрошу. Семь лет псу под хвост – ради чего?

– Ну, как? – усмехнулся Радаев. – Ради миллионов.

– Настаиваешь, что не брал? А куда они могли исчезнуть?

– Это ваше дело – искать, а мое дело – сидеть.

Продолжили беседу в кабинете Нуркенова. На стене портрет железного Феликса. Стол с зеленым сукном. Время в колонии в определенном смысле остановилось не только для зэков.

Анна передала привет от Томилиных. Выражение лица Радаева немного смягчилось. Потом прямо сказала, что ее волнует. Люди с наступлением темноты боятся выходить на улицу. Дети боятся ходить в школу. Натуральный террор.

– Что делать с толпами, Павел?

Радаев задумчиво потер переносицу, пожал плечами. Неужели они для этого приехали? Значит, приперло.

– Неужели не задумывался об этом? – спросила Анна.

Еще как задумывался, но ответа не нашел. Есть ли вообще ответ?

– Если бы ты встретился сейчас с ребятами из банд, что бы им сказал?

– Я бы сказал: берегите себя, ребята.

– Но беречь себя, это же по их понятиям – трусость!

– В бандах отчаянные ребята, – согласился Радаев.

– Отчаянные и жестокие.

– В драке – как на войне. Или ты, или тебя.

– Кого из ребят тебе особенно жалко? Не Федорова?

Павел ответил не задумываясь:

– Гришка правильный был пацан. Если бы попал в горячую точку, вернулся бы героем.

– Что все-таки с ним случилось?

Анна задала вопрос доверительным тоном. Но глаза у Радаева неожиданно стали холодными.

– Как что? Исчез.

– Ты кого-то подозреваешь?

Глаза Радаева стали совсем ледяными:

– Вы за этим приехали?

Ланцева переглянулась с Булыкиным и неожиданно сказала то, что ей пришло на ум только сейчас:

– Скажи, Павел, если бы тебя освободили раньше срока, поработал бы немного с нами? С администрацией города, в контакте с милицией.

На лице Радаева появилась гримаса отвращения:

– Как это вам вообще пришло в голову?

– Разве плохо выйти на свободу на три года раньше срока?

Радаев пожал плечами.

– Павел, что ж ты такой странный, – с укором сказала Ланцева. – Зачем сидеть еще три года, когда можно выйти через пару месяцев?

Радаев молчал. Лицо его наливалось злостью. Он встал и вышел из кабинета.

Ланцева его взбудоражила. Вот это женщина! Это не Таня с тремя извилинами и фигурой подростка-гимнастки. Тут в глазах такое светится, такое искрит. А тело! А как она на него смотрела! Какой сеанс!

А может, просто строила глазки? Зачем ей нужно знать про Гришку Федорова? На милицию работает? Он бы сам не прочь понять, куда девался Гриф. Кваса бы об этом спросить. Вернувшись в столярку, Павел встал к циркулярной пиле, включил рубильник. И тут же допустил брак. Доска получилась неровной. Отключил рубильник. Надо успокоиться.

Нет, он не жалел, что отказался от заманчивого предложения. Ради свободы можно на многое пойти. Но только не на сотрудничество с ментами. Отвращение к милиции было у него в крови.

Толпы им не нравятся. Справиться хотят. Кишка тонка. Толпа ему не нравилась даже тогда, когда он ее возглавлял. Что-то мешало ему упиваться властью и творить жесть. Одно время он даже хотел уйти в сторону, уехать в другой город. Отчасти для этого и пошел на банк. Нужны были деньги. Это потом, уже здесь, в колонии, он понял, что толпы – термоядерный реактор без кнопки отключения. Пока топливо не выгорит, будут жить.