Государственный обвинитель - Игорь Зарубин Страница 24

— Вы бы хоть сказали, что у вас наверху есть информаторы. Мы бы дуростей не совершали. Впрочем, если информаторов даже нет, это еще одно очко в пользу вашей прозорливости.

— Я принесла заявление об уходе, — смятенно выговорила Наташа.

Дробышев схватил со стола бумажку и разорвал ее на мелкие кусочки. Снег обрывков осыпал его с головы до ног.

— Какой там уход?! Вы так даже не шутите. Мы вас никуда не отпустим. Вы теперь наше знамя. Вы теперь наша гордость!

Дверь кабинета приоткрылась, и Наташа увидела улыбающиеся лица своих коллег.

«Это все мне снится, — подумала она банально. — Это сейчас пройдет».

Но ничего не проходило. Как в самых дурных фильмах, коллеги стали жать ей руки, поздравлять неизвестно с чем и улыбались, улыбались.

Наташа решила до поры до времени сохранять спокойствие. Возможно, вся прокуратура подверглась воздействию веселящего газа или гипнозу — словом, свихнулась.

Но оказалось, что прокуратура не свихнулась. Оказалось, что свихнулось время, а Наташа успела в этом свихе оказаться по нужную сторону баррикад — так думали коллеги. С самого верха, оказывается, пришло какое-то письмо, в котором процесс над Дрыговым ставился в пример, как торжество советской законности над происками спецслужб в лице КГБ.

Перестройка! Что тут еще скажешь! Почти все центральные газеты напечатали развороты о суде и о честном поступке молодого прокурора Натальи Михайловны Клюевой. Дробышеву оборвали все телефоны с требованием выдать на любование общественности свою помощницу. Очень удивлялись, что она всего-навсего помощница, хотя это было как раз в порядке вещей.

Ребята из «Взгляда» просто дневали и ночевали в прокуратуре. Как это они пропустили Наташу и не взяли у нее интервью?

Наташе показывали газеты, заговорщицки подмигивали, у нее сразу оказалось много друзей, и даже очень близких друзей. Первым был, разумеется, Дробышев.

— А мы вас с повышением поздравляем! — сказал он в общем гаме. — Вы теперь государственный обвинитель. Советник юстиции … ранга.

Это была очень высокая и очень ответственная должность. И тяжелая, если честно. Государственные обвинители занимались только особо опасными преступлениями. Только банды, убийства, оргпреступность — словом, самое-самое. А звание в иерархии правоохранительных органов почти генеральское.

Наташа немного обалдела от такого поворота событий. Она, конечно, тут же забыла, что еще полчаса назад была полна решимости послать все это к черту. Нет, ничего она никуда не пошлет. Она юрист. Она любит свою работу. Даже если кому-то это может показаться странным. Да, с одной стороны, приходится разбираться в чужих, мягко говоря, неблаговидных поступках, выносить свое суждение о жизни и смерти, хотя до этого пока не дошло, но, возможно, дойдет.

Но ведь есть и другая сторона медали, самая главная сторона, — закон. И она его представитель во плоти. Ответственность? Да, страшная ответственность! Тяжесть? Да, почти невыносимая. Но она вынесет. Она сможет. Она это знает точно.

Стало вдруг снова неловко за дикую прическу, за юбчонку короткую, за пеструю кофту и туфли на огромном каблуке. Поскромнее — это теперь станет девизом жизни.

Ребята из «Взгляда» оказались не первыми. Первыми оказались ребята из Би-Би-Си. Наташа отвечала по-английски. Даже острила. Корреспондентка, берущая интервью, — Наташа это учуяла женским чутьем, — завидовала Наташиной красоте и обаянию.

А вторыми оказались ребята из «Взгляда».

В пятницу Наташа была гостем студии в Останкино. Там же увидела Дрыгова. Причесанного, трезвого, вымытого. Он читал свои вирши. Наташа мило улыбалась и чувствовала себя препогано. Впрочем, не удержалась. Отругала стихи поэта и сказала, что ничего героического не совершила — просто выполнила свою работу.

— Вы за перестройку? — спросил ее очкастый ведущий.

— Я за закон, — не разделила энтузиазма ведущего Наташа.

— За демократический закон? — настаивал очкарик.

— Честно говоря, я не знаю, что это такое. Демократия, в переводе с греческого, — власть народа. Если законом будет управлять большинство — я против. Законом вообще нельзя управлять. Его можно только исполнять. Я — исполнитель.

Так шло изо дня в день. Газеты, журналы, снова телевидение. На работе Наташа появлялась для того, чтобы получить зарплату. Дробышев никаких дел ей не давал. Говорил:

— Вы сейчас и так заняты важным делом. Все правильно говорите. Я рад за вас.

Виктор каждый вечер встречал ее с кипой вырезок и зачитывал наиболее понравившиеся ему места.

Была у этой популярности, правда, другая, менее приятная, сторона. Звонили какие-то придурки и просили засудить их до смерти, потому что без нее жить не могут. Или вдруг на улице останавливались люди и глазели, как она покупает, скажем, морковку.

Мать тоже была счастлива. Только Ленька, кажется, был недоволен. Теперь слово сестры становилось слишком весомым.

Он попытался держаться, не пил почти целый месяц, но потом его повело, и как-то раз он вернулся домой, что называется, на бровях. Еще хорошо, что не попал в милицию. Но, к несчастью, первым на глаза попался не матери и даже не Витьке, а именно Наташе.

— О! Гособвинитель… — пролепетал Ленька, глядя на сестру снизу вверх, потому что стоял на четвереньках. Открывание двери отняло у бедняги все силы.

— Копеечку потерял? — язвительно полюбопытствовала Наташа.

— Ну выпил человек, ну и что?

— На какие шиши?! Ты же тунеядец! У матери на шее сидишь! Ты что, с нее на выпивку тянешь, негодник? Или воруешь?

Если бы Наташа знала, что оба ее предположения были весьма близки к истине…

— Это не твое дело! Пошла на …! — озлобился брат.

Наташа живо подняла его с четверенек и влепила такую оплеуху, что тот, похоже, мигом протрезвел.

Наташа размахнулась еще для одного крепкого воспитательного действия, но тут случилось непонятное — ее вдруг забило в судорогах, началась рвота.

Такая реакция на алкоголь повергла Леньку в настоящий шок, а Наташа бросилась в туалет, где рвота продолжалась мучительно долго.

На шум, естественно, сбежались мать и муж.

Наташа вышла из туалета бледная и слабая.

Тут же спряталась у себя в комнате. А когда Виктор робко вошел, вдруг улыбнулась и сказала.

— Ты кого больше хочешь — мальчика или девочку?

— Наташка! — аж задохнулся муж. — Милая моя!..

Дело было необычное, по крайней мере, для Наташи. Мало того, что сейчас для нее все дела необычны, а тут еще и убийство на сексуальной почве. Больше она ничего не знала. Только Самойлов сказал, что это круто. Как на развале видеокассет, где про фильм, который покупаешь, можно прочесть только, что это «ломовейшая комедия» или «боевик-ураган», «суперхит сезона». Ну еще продавец закатит глаза, покачает головой и таинственным голосом скажет, что это надо смотреть. А дальше — кот в мешке.