Дочь палача и черный монах - Оливер Петч Страница 25

Настоятель улыбнулся:

– Человечеству нужны места, достойные паломничества. Места, где чувствуешь, как на самом деле велик Господь. – Он вышел из часовни в коридор. – Однако вы явились не для того, чтобы рассуждать о паломничестве. Насколько я слышал, вас сюда привело событие гораздо более печальное.

Симон кивнул и вкратце объяснил, почему они здесь.

– Возможно, причину смерти пастора мы найдем в прошлом церкви Святого Лоренца, – закончил он наконец.

Настоятель почесал лоб и повернулся к Бенедикте.

– И вы действительно считаете, что вашего брата отравили из-за какой-нибудь темной тайны, связанной с его церковью? Вам не кажется, что это как-то уж слишком?

Прежде чем Бенедикта успела ответить, вмешался Симон.

– Ваше преподобие, нам сказали, что церковь Святого Лоренца принадлежит вашему монастырю, – сказал он словно бы невзначай. – У вас нет, случайно, ее плана? Или, может, известно хотя бы, кому она принадлежала прежде?

Боненмайр потер переносицу.

– Монастырю принадлежит столько имений, что я, честно, не знаю подробностей о каждом отдельном из них. Но, быть может, что-нибудь найдется в нашем архиве. Идемте за мной.

Они прошли по крестовому ходу к аббатству. На первом этаже находилась низкая неприметная дверь, запертая на два массивных замка. Настоятель открыл ее, и в нос Симону тут же ударил запах плесени от лежалых пергаментов. Комната была не меньше четырех шагов в высоту. До самого потолка высились вделанные в ниши полки, забитые книгами, фолиантами, а также пергаментными свитками, с которых свисали красные печати монастыря. По углам все обросло паутиной, стоявший посреди комнаты полированный стол из орешника покрывал толстый слой пыли.

– Нашу библиотеку собирали веками, – сказал Боненмайр. – Просто чудо, что ее никто не спалил. Как видите, теперь мы здесь редко бываем. Но порядок остался все тот же. Подождите…

Он прихватил лесенку, прислоненную в углу, и залез по ней к предпоследней полке.

– Святого Лоренца, святого Лоренца… – бормотал он, разглядывая каждый корешок. Наконец издал возглас удивления. – Вот так раз! Лежит на самом видном месте.

Боненмайр спустился с потрескавшимся пергаментным свитком, на котором еще оставались кусочки красного сургуча. Симон с удивлением взглянул на сломанную печать.

– Похоже, свиток уже разворачивали. – Он провел пальцем по краю пергамента. – Причем совсем недавно. Даже трещины еще не потускнели.

Боненмайр задумчиво оглядел ветхий пергамент.

– Действительно, – пробормотал он. – Странно. Все-таки свитку несколько сотен лет. Что ж…

Он прошел к столу и развернул на нем свиток.

– Может быть, из-за плохого состояния его недавно переписали. Ну а теперь посмотрим…

Симон и Бенедикта встали справа и слева от настоятеля и взглянули на документ, который уже начал крошиться по краям. Буквы потускнели, но были еще различимы.

– Вот здесь. – Боненмайр провел пальцем посередине документа. – В 1289 году от Рождества Христова монастырь Штайнгадена купил следующие имения: два двора в Варенберге, два двора в Бругге, один двор в Дитльриде, три двора в Еденхофене, один двор в Альтенштадте… Точно, церковь Святого Лоренца в Альтенштадте! – Боненмайр одобрительно присвистнул. – Поистине небывалого размаха сделка. Она обошлась нам в 225 тогдашних динариев. В те времена это была огромная куча денег.

– А кто был продавцом? – перебил его Симон.

Палец настоятеля скользнул к началу документа.

– Некий Фридрих Вильдграф.

– Кем он был? – спросил лекарь. – Торговец, дворянин? Прошу вас!

Настоятель покачал головой:

– Если верить тому, что здесь написано, то Фридрих Вильдграф был не иначе как магистром ордена тамплиеров в Священной Римской империи. По тем временам человек в высшей степени могущественный.

Боненмайр поднял глаза и увидел окаменевшее лицо Симона.

– Что с вами случилось? – спросил он обеспокоенно. – Вам нехорошо? Быть может, мне для начала следует просветить вас, кем были эти самые тамплиеры?

– Нет необходимости, – ответил Симон. – Мы в курсе.

Уже через полчаса они покинули монастырь. Пока лошади их не скрылись среди деревьев, из безопасного укрытия за ними наблюдал незнакомец. Он отвернулся и влажными от пота пальцами снова принялся перебирать четки. Бусину за бусиной. Прошло столько лет, но теперь он чувствовал, что они почти добрались до цели. Их избрал сам Господь.

– Deus lo vult, – прошептал он, опустился на колени и начал молиться.

Куизль поморщился от неприятного запаха, который разогнал видения и водворил его разум в границы обычного восприятия. Пахло плесенью, пылью и землей… и чем-то гнилостным и влажным. Как в подвале, подумал он.

Где я? И что произошло?

На него волной накатили воспоминания, а с ними пришли ярость и боль. Он проглядел третьего! Тот, видимо, спустился в крипту следом за ним. Незнакомец, источавший запах фиалок, едва не задушил его кожаным шнуром. Куизль знал, что задушенный терял сознание меньше чем за минуту, а смерть наступала немного позже. Эти подробности он знал, потому что и сам казнил таким способом не одного человека. Приговоренные к сожжению платили ему, чтобы он таким образом избавил их от мучительной смерти на костре. За густым дымом люди не видели, что человек, объятый пламенем, был уже мертв.

Куизль вспомнил о кинжале, который парализовал его в крипте за пару минут. Необычный яд, палач такого еще не знал. Растения или ягоды росли, скорее всего, где-нибудь на другом конце света. Он осторожно пошевелил пальцами – те двигались. Хороший знак. Стало быть, действие яда, или чего там еще, прекратилось. Только теперь Якоб открыл глаза.

И ничего не увидел.

Палач моргнул несколько раз. Неужели ослеп? Может, те люди завязали ему глаза? Или же в подвале действительно было настолько темно? Он стал поднимать руку, чтобы ощупать лицо.

Не получилось.

Рука только дернулась и тут же натолкнулась на что-то твердое и холодное. Палач попробовал другой рукой – то же самое. Он попытался подняться, но врезался лбом в каменную плиту. Куизля бросило в жар, во рту пересохло. Он принялся метаться из стороны в сторону – всюду один лишь холодный камень. Сердце начало бешено колотиться. С огромным трудом палач смог успокоить дыхание.

Похоронили меня заживо. В саркофаге…

Куизль начал считать удары сердца и попытался дышать равномерно, пока наконец не почувствовал, что промежутки между ударами стали увеличиваться и сердце забилось в обычном ритме. Лишь после этого он принялся кричать:

– Эй! Слышит меня кто-нибудь? Я здесь!

Впечатление было такое, что плита над ним поглотила его голос без остатка. Даже если бы кто-нибудь стоял возле самого гроба, толщина камня не позволяла ни до кого докричаться. Придется спасаться самому.