Оракул - Арина Веста Страница 26

— Какой пароль, отец? — Элиза погладила бледную, почти прозрачную старческую руку.

— Ты протянешь ему зернышко «говорящей яблони», и оно прорастет на его ладони. Все, что рассказал мне ледяной кристалл, я записал и укрыл в тайнике под солнечными часами. Астрономические часы, с символами солнца, луны и звезд раскиданы по всему земному шару. Они — тайники нашего ордена…

— А если этот человек не придет?

— Тогда им суждено лежать под спудом, пока у людей, отыгравших в детские игры, не проснется инстинкт знания.

— Ты не можешь умереть! Отец! Твоя амброзия дает бессмертие, почему ты не выпьешь ее? — она все еще пыталась удержать отца на краю странного фарфорового гроба.

Сандивогиус погладил ее по волосам:

— Я прожил достаточно и нахожу, что с течением времени мир меняется не в лучшую сторону.

— Хотя бы один глоток, отец!

— Нет, моя милая. Пока я жив, тебя не оставят в покое. Этот бравый штурмбанфюрер обязательно вернется. Берегись, в его глазах танцует смерть! Без меня тебе будет легче на время покинуть «Логово змея».

— А как же наш «Райский сад»?

— Да-да. Странно, я совсем забыл о нем, — старик задумался, шевеля губами, словно подсчитывая наследство: — Подземный Эдем я передаю тебе.

— Я буду хранить его, отец. Я никогда не покину Альтайн!

Старик покачал головой. Он дышал все тяжелее и реже, и его лицо словно покрывалось тонким стеклом.

— Нет, Элиза, — едва слышно прошептал он, — очень скоро ты уйдешь в холодный и дикий край, такой далекий, такой суровый…

— Это будет Антарктида? — с ужасом спросила Элиза.

— Нет, моя девочка, нет…

Сандивогиус задыхался, по щекам и бороде катились слезы, словно жизнь покидала его вместе с этой живой теплой влагой.

— Умереть в день и час рождения — это удел избранных, — шептал он, силясь улыбнуться. — Не стоит длить мои мученья, дитя, сделай это…

Ослепнув от слез, Элиза задвинула крышку. Удивленный Феникс застучал клювом по сомкнувшейся скорлупе. В подвижном пламени факелов его блекло-розовые перья полыхнули огнем.

Сколь блаженны те народы,

Коих крепкие природы.

Старинная песня

25 апреля 1945 г. Москва, Белорусский вокзал

Солнечным апрельским днем по крытому перрону Белорусского вокзала шел бравый молодой боец. Из-под пилотки выбивалась золотистая прядь. Солнце дробилось в начищенных до блеска голенищах, а натертые мелом пряжки и выстроившиеся в ряд золотые медали пускали солнечных зайцев. Оценив обстановку на вокзальной площади, он решительно направился в сторону буфета, но завернул не в солдатскую столовую, а в офицерский ресторан.

Прежде чем войти в зал, он поправил ремень перед большим туманным зеркалом, огладил гладко выбритый затылок и прислюнил пышный чуб.

— Здравствуйте, красавица, — окликнул он первую же официантку, спешащую с заказом. — Старшина Славороссов, только вчера с передовой.

— Очень приятно… — официантка капризно поджала губки, подведенные алым сердечком.

— Гм… — замялся солдат. — Скажите, уважаемая, а «туры-руры» у вас есть?

— Какие такие «туры-руры»?

— Ну, непонятно, что ли?..

— Непонятно! — отрезала официантка.

— Ах, вы, видно, фронтового языка не знаете? Ну, вино хорошее? Ну, девушки… патефон…

— Так бы и сказали… Нет!

— Тогда вместо «туры-руры» дайте борща и киевских котлет штуки четыре, — упавшим голосом попросил солдат.

В окнах ресторана мелькнули алые повязки патруля. Скрипнула дверь, и в зал вошли трое красноармейцев. Наряд сопровождал молоденький офицер в очках.

— Старшина, что вы делаете в офицерском ресторане? — окликнул он чубатого.

— Гвардии старшина Харитон Славороссов! — отрапортовал тот. — Вот документы. — И он уже потянулся к карману, но молоденький офицер остановил его жестом:

— Обедайте! — разрешил он, отводя близорукие глаза от блеска боевых наград.

После обеда бравый солдатик, не мешкая отправился в комендатуру. Он был вызван с фронта срочной телеграммой, предписывающей ему явиться в особый отдел при Московском округе. В комендатуре после короткой беседы его направили в особый отдел при штабе Московского округа.

В коридоре у дверей начштаба «загорал» высокий, тощий шпак.

— Гурехин? Заходите! — окликнул из-за двери ординарец.

Услышав свою фамилию, шпак вздрогнул и, согнув плечи, вошел в кабинет.

Через минуту вызвали Харитона.

— Ну вот и все в сборе… — прогудел особист, высокий, рыжеватый, крупного калибра мужик, и вкратце объяснил суть предстоящей операции.

— Есть доставить в замок Альтайн по территории, занятой врагом, — отбарабанил Славороссов, выслушав задание.

— Ну что ж, принимайте командование, Вениамин Борисович, — сказал особист.

Харитон обернулся и не сразу заметил щуплого большеголового человека в сером френче. Он сутулился за широким, залитым чернилами штабным столом и почти сливался с ворохом картонных папок на столе начштаба.

— Капитан Нихиль, — без особого энтузиазма представился тот, продолжая читать циркуляр.

Глядя на рыжеватого капитана, Гурехин припомнил, что уже видел его накануне в политотделе округа, но не предполагал, что придется сойтись так близко, и отчего-то сразу томительно заныло под ложечкой, словно рядом с Нихилем ему не хватало воздуха.

Нихиль был, пожалуй, ровесником Гурехина и тоже носил маленькие очки с плоскими стеклышками. Желтые глаза навыкате смотрели немного в стороны, но цепко и подозрительно, и этот большеротый и нескладный капитан явно чувствовал себя хозяином в кабинете начштаба.

Капитан Нихиль остался при штабе, а Славороссов и Гурехин с целой кучей разноцветных бумажек отправились в политотдел для дальнейшего оформления.

— Ксаверий Гурехин, — шпак протянул Харитону узкую ладонь.

Харитон мрачно окинул взглядом своего нового командира и ответно протянул руку. Пожатие шпака оказалось неожиданно сильным и горячим, словно в его малохольном теле пряталась печка, и с души у Харитона немного отлегло, точно они успели подружиться и сполна узнать друг о друге через это короткое, живое пожатие.

В политотделе перечитали их бумажки и отправили в хозяйственную часть, там проверили командировочные, но этого оказалось мало — нужно было еще взять специальное отношение из политотдела о том, чтобы Гурехина приняли на довольствие.

— Эх ты, горе луковое, и фамилия у тебя такая же… — обескураженный и злой, Харитон бросился обратно в политотдел за отношением, но выяснилось, что еще нужна гербовая печать.