Музыка сфер - Элизабет Редферн Страница 26

Молодой француз, казалось, из-за чего-то беспокоился, хотел, чтобы они ехали быстрее, но густой поток людей, покидающих театр пешком и в экипажах, вынуждал их продвигаться медленно. Он выглядывал в окошко, нетерпеливо барабанил пальцами по бедру, а Джорджиана исподтишка разглядывала его. О, какой красавец, ничего не скажешь: худощавый, изящный, с живым тонким лицом и глазами, которые как будто прожигают тебя насквозь…

Он повернулся к ней и медлительно улыбнулся.

— Вы спели Эвридику великолепно. Ничего лучше я не слышал и в Париже, — сказал он.

Она снова порозовела, и приятное предвкушение разливалось по ее телу, пока они продолжали свой путь.

Он привел ее в отдельный кабинет в ресторации в Нью-Инн за Генриетта-стрит, где они сели перед бушующим в камине огнем. Он почти ничего не говорил, но заказал горячих крабов в масле, грудки копченой индейки с горошком, а затем силлабаб из апельсинов со взбитыми сливками.

Он ел, но немного, а больше смотрел на ее лицо, на ее волосы. И подливал в бокал Джорджианы сладкое белое вино, и она принялась радостно болтать, пока он отпускал ей комплименты своим чарующим иностранным голосом, и рисовать чудесное будущее, ожидающее ее в театре.

К той минуте, когда Джорджиана проглотила последнюю ложку силлабаба и облизала ее, вино уже быстро гнало кровь по ее жилам. Она исподтишка поглядела на его пальцы — длинные, изящные, пальцы музыканта, такие непохожие на толстые пальцы Сэма Криспа, — как вдруг он наклонился, схватил ее за подбородок и притянул ее лицо к своему.

— Ты когда-нибудь бывала в Париже? — настойчиво спросил он.

— Нет, — пробормотала она, а его глаза прожигали ее насквозь. — Нет, хотя у меня была подруга, которая до войны выступала в Comédie [6].

— Это было очень давно, — сказал он. — Теперь все стало другим. — Тут он улыбнулся, налил ей оставшееся вино, а она ощутила тепло, и у нее чуть перехватило дыхание при мысли о том, что будет дальше. Они еще несколько минут говорили о музыке и театре, а затем он отодвинул свой пустой бокал, приподнимаясь, чтобы выйти из-за стола. Он сказал:

— Раньше я слышал, как вы пели для всех них. Но теперь, мой маленький соловушка, я собираюсь попросить вас спеть для меня одного. Ведь вы здесь ради этого, не правда ли?

— Да, — сказала она. — О да!

Он провел ее в другую комнату дальше по коридору. Там было почти темно и вначале довольно холодно, но он размешивал тлевшие в камине угли, пока с ревом не заколыхал огонь и всюду вокруг на старых дубовых панелях стен не заскользили тени. В углу стояла кровать с тяжелым пологом, и Джорджиана вновь испытала трепет предвкушения, следя, как француз грациозно движется по комнате.

Сэм Крисп, который, исходя из того, что все, касающееся его девушек, касается его, требовал, чтобы она просила деньги заранее. Но она не сомневалась, что этот человек ей заплатит в отличие от Сэма и его неуклюжих приятелей. Когда она только поступила в «Друри-Лейн», ей сперва льстило внимание управляющего театром, его обещание поспособствовать ей в ее карьере. Но к этому времени она от него устала. Он был груб, неуклюж, часто пьян, и она давилась омерзением, терпя его тяжелое лапанье.

Француз медленно снимал сюртук, и она ждала, что он подойдет к ней, привлечет ее к себе — ведь, конечно же, полагается именно так. Однако он пересек комнату к тяжелым занавескам из Дамаска на окне и плотно задернул их.

Когда он обернулся к ней, Джорджиана Хоус испугалась странного выражения в его глазах, а он сказал:

— Ну вот. Мы же не хотим, чтобы звезды нас видели, правда?

Джорджиана быстро взглянула на дверь. Но тут он улыбнулся и направился к ней, и Джорджиана подумала о том, как он хвалил ее пение, и о том, что он ей обещал.

— Ну вот, — прошептала она, вполне довольная тем, что увидела. — Ну вот.

Она медленно расшнуровала корсаж, и блики огня легли на нежную белую кожу ее грудей.

Он стоял, глядя на нее, затем вынул шпильки из ее длинных волос, и они упали блестящими красными волнами на ее плечи.

Он страстно ласкал ее руками и целовал в губы. Джорджиана высвободилась и, взяв его за руку, повлекла назад к большой кровати.

Он быстро освободил от остальной одежды и себя, и ее, сдергивая ее нижние юбки с таким нетерпением, что чуть их не порвал. Он жадно целовал ее лицо, ее шею, ее порозовевшие груди. Джорджиана застеснялась такой пылкости и сильнее притянула его к себе. Вскоре все затененные углы комнаты уже отвечали эхом приглушенным звукам наслаждения.

Затем, без малейшего предупреждения, он отпрянул. Джорджиана открыла глаза и протестующе вскрикнула. Он поднялся на ноги и повернулся спиной к ней. И сказал, будто обращаясь к кому-то еще в комнате:

— Селена, Селена, ты снова взялась за прежнее.

И Джорджиана увидела, что он стискивает кулаки будто в тайных муках.

Она вся подобралась, внезапно ощутив холод.

— Сударь, что с вами? Что-то случилось?

Он вихрем обернулся к ней, и она съежилась в страхе — такими странными казались его глаза в мертвенной бледности лица. Может быть, он болен, подумалось ей, или глотает какое-то зелье, потребляет опий? Зрачки его были меньше булавочной головки, и он снова и снова судорожно сглатывал, будто что-то его душило или его терзала нестерпимая боль. Он смотрел на нее будто на мерзкую гадину, заползшую в его кровать из сточной канавы. Затем надел сюртук, пошел к двери и свирепо позвал кого-то.

Джорджиана спрыгнула с кровати и дрожащими пальцами начала застегивать платье. Она наслышалась историй про мужчин, которые звали приятелей завершить такого рода незавершенность, словно мстя за собственную немощь. Но даже прежде, чем она успела прикинуть, как спастись, француз пошел назад к ней с таким видом, будто не понимал, почему он здесь, в этой комнате, с ней. И пока она настороженно следила за ним, он засунул руку в карман и вытащил горсть монет, золотых монет — она никогда в жизни не видела столько золота. Он отсчитал десять и протянул ей. Она заметила, что его рука трясется.

— Вот, — сказал он резко. — Бери.

— Нет. Тут какая-то ошибка, — еле выговорила она. — Вы не можете дать мне столько.

Он накрыл рукой ее руку и вжал монеты ей в ладонь так, что ей стало больно.

— Нет могу. Это ведь все, что вы хотите, ты и тебе подобные? Денег. А теперь уходи.

— Но…

— Мой кучер отвезет тебя домой. — Он отбросил ее руку и повернулся к ней спиной.

Джорджиана сглотнула, в горле у нее пересохло. Какая жалость! Такой красивый джентльмен, и все эти деньги, ссыпанные назад в карман! Но он не в своем уме, бормочет о звездах и про какую-то Селену, а потом дает ей столько золота! Чем скорее она выберется отсюда, тем лучше. Теперь он выглядел всего лишь усталым, смертельно усталым, а не бешено бредящим. Но она все равно поспешно схватила шаль и шляпку и выбежала вон, крепко зажав монеты в кулачке на случай, если он передумает. Золото было иностранное, с головой какого-то иностранного короля на одной стороне и ангелом на другой. Ей придется обменивать их где-нибудь подальше от шарящих глаз Сэма Криспа. Но потом она их потратит, и с радостью.