Знак убийцы - Люк Фиве Страница 26

Толпа хохочущих зевак теснится у металлического барьера, насмешливо тыча пальцами в аборигена, на котором лишь одна набедренная повязка, а рядом табличка: «Каннибалы». «Негры Новой Каледонии еще живут в дикости. Чтобы удовлетворить свои животные инстинкты, они без колебаний питаются человеческим мясом! Эти примитивные существа познают судьбу, которую они уготовили своим заклятым врагам».

Посетители приходят в дикое веселье при виде женщин с голой грудью, исполняющих танец, который комментатору приходится квалифицировать как «варварский ритуал», и мужчины, делающего вид, будто он с вожделением раздирает кусок сырого мяса. «Благородная Франция взяла на себя труд воспитания этих несчастных, чтобы вывести их на путь счастья, прогресса и цивилизации. Тяжелая задача, которую отважные колонизаторы будут решать с честью!» Последняя фраза, прозвучавшая победно в сопровождении вдохновляющей музыки, сопровождалась видом черного ребенка, который с безнадежным видом смотрит в объектив.

Фильм резко оборвался. Пустая бобина крутилась в тишине.

Леопольдина не могла сдержать волнения. Как такое могло быть возможно? Как могли выставлять напоказ людей, словно зверей в клетке? И еще называть это «цивилизаторской миссией»? Она обернулась к Иоганну Кирхеру: на лице хранителя коллекций были слезы. Леопольдина не знала, что сказать. Она предпочла бы незаметно удалиться, но в то же время ей так хотелось утешить его…

И тут заговорил он, голосом твердым, хотя в нем все же проскальзывало волнение.

— Извините меня, — сказал он, утирая глаза. — Этот фильм меня потряс. Я знал, что подобные выставки бывали, но увидеть это своими глазами — непереносимо. Когда думаешь, что наши деды могли присутствовать при такой гнусности…

— Да, верно… — осмелилась сказать Леопольдина. — Подумать, что эта выставка состоялась в тысяча девятьсот тридцать первом году, когда рабство давно уже было упразднено…

— Люди, которые организовали этот спектакль, чувствовали себя облеченными важной миссией, а на деле демонстрировали этих несчастных людей только на забаву презренной вульгарной публике… — Казалось, хранитель был погружен в бездонную меланхолию. — Я тем более тронут этой мыслью, что вышел из семьи очень верующей. Мой отец всегда воспитывал меня в уважении к человеку, в этом было его благородство. Никогда я не слышал от него, что черный человек ниже белого. «Человек, — говорил отец, — незыблемая ценность. Никто не имеет права унижать его, какой бы цвет кожи у него ни был. Жизнь, — говорил мой отец, — дар неба. И ее всячески нужно уважать».

Леопольдина ответила не сразу.

— Однако, — осмелилась наконец она, — организаторы этой выставки называли себя учеными, антропологами, этнологами… Они были уверены, что делают это во имя науки.

Иоганн Кирхер подошел к широкому окну и поднял шторы. Мягкий свет окутал комнату. Кирхер повернулся к Леопольдине и взглянул синими глазами в ее глаза.

— Все так, но нужно поставить под сомнение то, что они подразумевают под словом «наука». Наука не может оправдывать все. Не будем забывать, что ее создают люди, и, следовательно, она так же может ошибаться, как и люди. Главное, нельзя терять из виду, что она состоит у них на службе, а не наоборот. Наука не может позволить себе все, Леопольдина. Люди науки несут моральную ответственность, о чем они слишком часто забывают. Человек — не животное. Человек…

Иоганн Кирхер не закончил фразы. Он внимательно смотрел на Леопольдину, которая буквально впитывала его слова. Казалось, время остановилось.

Неожиданно хлопнула дверь. Кирхер отступил на два шага в сторону, прежде чем его ассистент Меди вошел в комнату.

— Вы нашли то, что искали, мсье Кирхер?

Тот вновь принял чопорный и немного отстраненный любезный вид. Он улыбнулся молодому человеку и вытащил из проектора бобину.

— Да, это превосходно. Мы сохраним этот фильм для ближайшей выставки. Благодарю вас. Меди, вы можете поставить фильм на место.

Леопольдина не хотела, чтобы так закончился их разговор, и непринужденным тоном попыталась продолжить его:

— Кстати, мсье Кирхер… Недавно на шестом этаже галереи ботаники нашли чемодан. Профессор Флорю сказал мне, что его отправили вам. Вы в курсе?

— Чемодан? Я об этом ничего не слышал. Что в нем?

— Согласно документам, которые я сама держала в руках, речь идет об образцах костей и окаменелостей гоминидов. [36]Этот чемодан был прислан из Китая в тысяча девятьсот сорок первом году.

Кирхер, застыв словно статуя, раздумывал. Леопольдина вдруг почувствовала себя одной в комнате, настолько этот человек казался далеким. Наконец он посмотрел на нее:

— Я разберусь с этим. Благодарю вас, Леопольдина.

Он вежливо улыбнулся и молча вышел из комнаты. Леопольдина взялась за свою работу. Она смотрела на корешки книг, которые положила на стол, чтобы поместить их на соответствующие полки, и вдруг остановилась.

Он назвал ее по имени. А ведь они до того ни разу не разговаривали друг с другом. Откуда он узнал его?

В ее сердце вспыхнула искра приятной тревоги и согрела все ее существо.

Через несколько минут Леопольдина с радостной улыбкой на губах как безумная мчалась через Ботанический сад. Гуляющие единодушно определили это необычное состояние как «влюбленность». Вот одна из величайших тайн человека: как простое чувство может вселить в него энергию, о которой он даже не подозревал? Самые углубленные исследования в биологии и неврологии не могут пока ответить на этот вопрос.

Леопольдина быстро одолела лестницы галереи ботаники и как ураган ворвалась в кабинет профессора Флорю. Тот с полевым биноклем на шее дремал, положив голову на толстый том.

— Профессор Флорю… — прошептала Леопольдина.

Старый ученый похлопал глазами, казалось, пришел в себя и воскликнул: «Datura Pignalii!» Леопольдина подумала, все ли у него в порядке со здоровьем.

— Datura pignalii! Один из видов дурмана! Я просидел за этим всю ночь, но нашел! — торжествовал профессор, потрясая папкой. Обязанный тем не менее хоть немного играть свою привычную роль, он принялся ворчать: — Вы можете сказать, что задали мне работку, Леопольдина… Это такой редкий вид… Но мне пришла в голову отличная мысль заглянуть в самые старые гербарии, в гербарии Ламарка. [37]

— Не было никакой срочности, профессор! Вы должны были бы отдохнуть.

— Я и не заметил, как прошло время. И потом, когда я работаю, это значит — я работаю.

— А вы уверены, что речь идет именно об этом растении?