По дороге к смерти - Джеймс Хедли Чейз Страница 26

Террелл откинулся на спинку стула и достал сигареты.

— Есть идеи, Джо?

— Есть парочка. — Беглер отпил немного почти остывшего кофе. — Этот фанатик комми… Куба… катер… Если сегодня ты хочешь на Кубу, дьявольски просто угнать самолет… так чего ж он не сделал этого? Дэнни говорил, что с ним была добыча… слишком тяжелая, чтобы взять на самолет. Так я спрашиваю, что он такое украл — слишком большое или слишком тяжелое для самолета, — что-то, что нужно Кастро?

— Думаешь, он на Кастро работал?

— Похоже. Разве нет?

— Да. — Террелл выглядел озабоченным. — Еще дня два, и, если ничего не найдем, придется передать дело ЦРУ.

Беглер поморщился.

— Так давайте найдем что-нибудь за два дня, шеф, — предложил он.

В путеводителе говорится, что Веро-Бич — портовый город, поставляет цитрусовые, протянулся по берегу реки Индиан к открытому морю. Это небольшой деловитый городок, где улицы обсажены кокосовыми деревьями, пальмами и цветущим кустарником.

Лепски прибыл в порт около восемнадцати часов. Он ехал очень быстро, с включенной сиреной, находя удовлетворение в том, что машины расступаются к чертям с его пути, — в Лепски все еще было что-то от маленького мальчика.

За годы службы в полиции он взял за правило иметь своих людей в каждом городке в радиусе двухсот миль от Парадиз-Сити. В Веро-Бич «своим человеком» была Додо Хаммерштейн, владелица портового ресторана под названием «Омар и краб» — место встречи воров всех мастей, торговцев наркотиками, мальчиков, скрывавшихся от полиции и желавших найти в Веро-Бич моторную лодку, чтобы их не достала длинная рука ФБР или ЦРУ.

«Омар и краб» был обшарпанным трехэтажным деревянным зданием, зажатым между «Снабжением бензином» и «Продажей снастей для глубоководной ловли рыбы». Подъезжая к нему, Лепски почувствовал запах жарящихся омаров и чеснока, которым Додо приправляла все свои соусы. В животе у Лепски заурчало от удовольствия, но он знал, что времени спокойно поесть у него не будет.

Он толкнул двойную дверь и вошел в большую комнату, заполненную столами, за которыми размещался полный набор обычной клиентуры Додо: вызывающе одетые мужчины — большинство темнокожие, низкорослые, с блеклыми глазами гангстеров — и их безвкусные женщины — большинство в обтягивающих брюках и малюсеньких лифчиках, придававших их грудям сходство с воздушными шарами.

Когда Лепски прошел к бару, мгновенно наступила тишина. Четверо мужчин, сидевшие около входа, резко поднялись и выскользнули на слепящее солнце. Остальные, с лицами, внезапно превратившимися в маски честности, продолжали заниматься своими омарами. Даже женщины, болтушки по определению, понизили голос, и шум, который Лепски застал, входя, затих, словно у вопящего транзистора резко выключили звук.

Когда Лепски подошел к стойке, Додо взирала на него с гневным выражением, означавшим: как-ты-мог-это-сделать. Это была внушительных размеров женщина с гигантской дряблой грудью, рыжими крашеными волосами и неинтересным лицом, которое могло принадлежать жирной, большой свинье. Только по ее глазам можно было понять, что за жиром и дряблостью скрывается твердость стали и ненадежность намазанного салом шеста.

— Виски, — сказал Лепски, облокотившись о стойку. — Как делишки, Додо? Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы можно было тебя нафаршировать и поставить в духовку.

Додо налила ему бокал.

— Надо было тебе сюда приходить? — спросила она, не повышая голоса. — У тебя хватит мозгов, чтоб понять, что ты мне карьеру портишь?

— Мне нужно с тобой поговорить. Я приду к тебе через несколько минут. Будь у себя.

Додо, нахмурившись, ушла.

Лепски выпил виски, потом кинул на стол доллар и направился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, голоса опять стали громче.

Через пять минут он сидел в комнате Додо, на первом этаже, с еще одним стаканом виски, а она стояла у окна, наблюдая за работой в порту, — там разгружали рыболовные суда.

— Какого черта, по-твоему, ты это делаешь? — спросила она, стоя к нему спиной. — Ты отпугнул мне четырех хороших клиентов. Ты устроил шум в моем ресторане. Не понимаешь, что ли, что копа здесь ждут меньше, чем последнюю дрянь? — Она обернулась, ее глаза горели гневом. — Еще один такой визит, Лепски, и мы больше не работаем вместе.

Лепски попивал виски.

— Опусти-ка свой большой зад в кресло, Додо, — сказал он. — Мы будем работать вместе, пока мне это будет нужно. — Он сделал паузу и посмотрел на нее тяжелым взглядом копа, потом ухмыльнулся. — Давай, большая и толстая крошка, садись и не груби мне.

— Однажды, надеюсь, какой-нибудь смышленый малый всадит в тебя пулю, — проворчала Додо, но в кресло опустилась. — Цветы я пошлю, но плакать не буду. Что тебе?

— Я ищу Мэй Лэнгли, — сказал Лепски.

Додо выдохнула и покачала головой со сдержанным восхищением:

— Умный ты, негодяй. Не понимаю, почему тебя до сих пор не повысили.

— Зависть, — горько произнес Лепски. — Ты хочешь сказать, что она здесь?

— Да, здесь. Ею интересуется полиция? Я бы ее не оставила, если б знала.

Лепски насмешливо хмыкнул:

— Правда? Я хочу с ней поговорить… полиции она пока не нужна, но может понадобиться. Когда она приехала?

— Пару дней назад.

— Одна?

— Конечно. Это уважающее себя заведение!

— Так вот что мне в нем всегда не нравилось, — ухмыльнулся Лепски. — Она здесь сейчас?

— Здесь? Она не выходила из комнаты два дня. Она похожа на изгнанника из фильма Хичкока.

Лепски допил и встал:

— Номер комнаты?

Додо вытянула свою огромную белую руку. Покорно кивнув, Лепски достал бумажник и протянул ей десятидолларовую бумажку.

— Смотри не разорись, — с отвращением сказала Додо. Она засунула бумажку в лифчик.

— Ты ее там подольше подержи, вдруг вылупится что, — предложил Лепски. — Номер комнаты?

— Двадцать три. — Когда Лепски направился к дверям, она продолжила: — И в следующий раз придешь через черный ход.

— Ну конечно. Пока, Додо. Смотри, чтобы твое хозяйство однажды не застряло в дверях.

Он поднялся по ступенькам на второй этаж. Помедлил у комнаты 23, приложил ухо к двери и прислушался. Услышал, как радио тихо играет свинг. Положил одну руку на кобуру, вторую — на дверь, потом вошел.

Девушка, лежащая на диване в лифчике и трусах, при виде него съежилась, прижавшись к стене, широко открыв большие глаза, губы ее задрожали от страха. Ей было около двадцати пяти лет, слегка вульгарная красота, длинные светлые волосы, челка.

Лепски понял, что еще мгновение, и она закричит. Он резко сказал:

— Полиция… Не дергайся. Смотри, — и швырнул ей значок полицейского — тот упал рядом с ней, потом закрыл дверь.