Тайны прошлого - Джулия Хиберлин Страница 26

Я кивнула, размышляя о том, что у Техаса мало причин отвечать Энтони Марчетти согласием. Заведение в Одессе было слишком приятным местом для такого жестокого правонарушителя, освобождение которого Техас вряд ли захотел бы поставить себе в заслугу.

Тюрьма, построенная всего два года назад, приобрела репутацию самой высокотехнологичной в мире и была рассчитана на пять тысяч заключенных мужского и женского пола. Финансирование ее постройки было сложным уравнением с учетом штатных и федеральных фондов, в итоге там собрался диковинный коктейль заключенных, а само учреждение стало политическим кошмаром, особенно в тех случаях, когда техасские губернаторы «забывали» расшаркиваться с Вашингтоном. То есть всегда. Один из губернаторов любил напоминать, что штат может в любое время выйти из состава США, поскольку в договоре 1845 года, когда Техас вошел в Соединенные Штаты, это оговорено, хоть оговорку и не считали правомочной. (Ага, тот самый губернатор с «жуткой» рифмой к фамилии, который решил выскочить на президентскую арену как чертик из табакерки. [21])

А еще была Труди Лавонн Картер, вдова миллиардера, нефтяного магната из Хьюстона, которая предложила пожертвовать шестьсот миллионов долларов и пятьдесят акров земли, на которой должен был разыгрываться техасский спектакль, таким образом добавив к общему клубку интересов новые нити.

Законодательный орган штата едва не отказался от ее финансового подарка «из моральных соображений». Юмор ситуации достиг истинно техасского размаха. Труди была убежденной противницей смертной казни в Техасе и нечеловеческих условий содержания заключенных. Она поставила в известность сенаторов штата: она подпишет чек только в том случае, если сама сможет выбирать архитектора и утверждать планы. Она настаивала на световых люках, кондиционировании воздуха, увеличении площади камер. Однажды ей пришлось навещать дальнего родственника в удушающей техасской тюрьме — без кондиционеров, в середине июля. Впечатлений ей хватило надолго.

Труди, к счастью или нет, выиграла.

— Парень по имени Джек Смит постоянно… натыкается на меня, — выдала я Лайлу. — Заявляет, что он репортер и работает над историей Энтони Марчетти для «Техас Мансли». Говорит, что Марчетти добился перевода при помощи взяток. — Я пока решила не сообщать о происшествии в гараже.

— Никогда о нем не слышал, — хрюкнул Лайл, прокрутив в памяти список всех техасских журналистов.

— Он утверждает, что моя мама как-то связана с этим. — Лицо Лайла было непроницаемым, как всегда. — И я получила анонимный имейл. Возможно, это просто чепуха. Но тема сообщения меня беспокоит. — Я вытащила телефон из внешнего кармана сумочки и коснулась экрана. — Третье письмо сверху.

Он прочитал сообщение от maddog12296 вслух:

— Защити от этого тех, кого ты любишь.

— Откройте приложение, — сказала я. — Там все размыто.

— Да, — согласился он. — Размыто.

Лайл потянулся через стол и положил телефон передо мной. Я порылась в рюкзаке, нашла конверт из банка и перебросила ему.

— А вот это было в депозитной ячейке мамы, причем она никогда нам о ней не говорила.

— Скажи, что это не для печати, — заявил Лайл.

— Зачем? Вы же не станете меня выдавать.

— Просто скажи.

— Это не для печати.

— Это как передача доллара адвокату. Маленькая защита для тебя и меня, чтобы я мог отвечать так всем вышестоящим. Есть Руперт Мердок, [22]а есть мы, простые смертные, вынужденные придерживаться кодекса. — Он снова скользнул за компьютер. — Перешли тот имейл с приложением на llmat@fwstar.com.

Я повозилась с телефоном, и через пару секунд имейл выскочил у него на мониторе.

— У меня есть человек, который сможет это проверить. Посмотрим, можно ли отследить айпи-адрес и привести фотографию в порядок.

— То есть вы думаете, что это серьезно, — сказала я.

Лайл хрюкнул своим специфическим образом, что могло означать и «да», и «нет», и «может быть».

— Кто будет проверять? — настаивала я. — Один из ваших репортеров? Фотограф?

Он не ответил. От папы я знала, что Лайл поддерживает контакт с парой хакеров из «черной» фрилансерской базы журналистики.

Я снова нарушила тишину вопросом, на этот раз личным.

— Как вы думаете, что мне теперь делать? — Голос у меня немного дрожал.

— Я думаю, тебе стоит сидеть здесь и рассказывать мне все до последнего хрюка и пука, ничего не утаивая, даже цвета глаз этого чертового мистера Джека Смита. Я начну копать эту тему. Можешь сообщить об этом полиции, но я не уверен, что на данном этапе они смогут хоть чем-то помочь.

Он помолчал, оценивая мое несчастное состояние, красные глаза, краденую бутылочку «Ксанакса» и волосы, растрепанные, как у уставшей горничной. Я поняла, что он все еще размышляет над моим вопросом.

— Тебе стоит нанять телохранителей для семьи, Томми. А затем сесть на самолет и выполнить желание Розалины Марчетти.

В четверть седьмого я закончила разговор с Лайлом и вскоре добралась до полуподвала под зданием суда, находившегося примерно в пяти кварталах от редакции газеты.

Комната в полуподвале была заполнена такой разношерстной группой женщин, какую я и не предполагала увидеть где-то, помимо бейсбольного матча. Бейсбол и страх — лучшие уравнители. Мексиканки, престарелые горожанки, подростки, домохозяйки из пригорода — этих женщин объединяло одно: они все чего-то боялись.

Перед классом стоял мужчина, Хадсон Бэрд, служивший по контракту на шоу ужасов в Ираке и Афганистане. Когда-то он был моим любовником, а теперь учил женщин уважать свой страх.

Сорок пять минут я провела на складном стуле в углу, пока женщины пытались повторить простые защитные приемы Хадсона на манекенах, выстроенных вдоль стены, — удар в подбородок основанием ладони, удар большими пальцами по глазам, удар коленом в пах.

Хадсон кружил вокруг.

— Давайте, девушки, чуть меньше Дженнифер Энистон, чуть больше Анджелины Джоли. Убедитесь, что после вашего удара этот гад уже не сможет засорять генофонд.

С каждым ударом, выпадом и хихиканьем я все больше сомневалась в разумности идеи прийти сюда и привлечь Хадсона к своему делу. Я посмотрела на дверь. Может, он меня не заметил. Но Хадсон, словно прочитав мои мысли, поймал мой взгляд и подмигнул. Заметил — причем, наверное, с первой же секунды.