Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд Страница 26

Она ответила несколькими неделями спустя, поблагодарив меня и сообщив, что ее мяснику представилась возможность получить место бригадира на Чикагской бойне, так что свадьба на некоторое время откладывается. Я написала записку, что опять приму ее на работу, даже на короткий срок. Никакого ответа не последовало.

Угрюмый мистер Бейнбридж, дородный актер с дорогой накладкой из искусственных волос, которую он носил с непередаваемым шиком, написал пьесу, и большинство из постояльцев пансиона плюс Эдвин и Джордж собирались посмотреть, как он играет в ней.

— Какую же роль вы исполняете? — поинтересовался Эдвин, которого я пригласила на ужин.

Мистер Бейнбридж серьезно уставился на свой пирог с мясом.

— Бесшабашного молодого человека двадцати трех лет, очень комичного.

Это он-то? Мне пришлось приложить усилия, чтобы подавить смешок.

Раздался входной звонок, и Мерри извинилась и пошла открыть дверь. Она вернулась с бледным как полотно лицом.

— Клара, полицейский офицер О’Мэлли хочет поговорить с тобой.

Эдвин, Джордж и Бернард одновременно подняли головы.

Миссис Хэкли взмахнула вилкой:

— Видите? Я говорила тебе, мистер Хэкли. Моральные устои женщины, работающей на фабрике, в конце концов падают.

— Заткнись, Мэгги, — резко оборвал ее мистер Хэкли.

Я чувствовала, как все взоры последовали за мной через арку в гостиную. Ни одна чашка не стукнула по блюдцу. Приземистый белобрысый полицейский стоял, заложив руки за спину, вид у него был усталый и равнодушный.

— Добрый вечер. Это вы Клара?

— Да. Клара Дрисколл.

Он вынул из кармана письмо:

— Это ваш почерк?

— Да, это написала я. Могу ли я спросить, каким образом письмо попало к вам?

— Назовите полное имя получательницы.

— Вильгельмина Агнес Уильямсон. Она работала в «Тиффани глас энд декорейтинг кампани». Я была ее непосредственным начальником. — Недоброе предчувствие охватило меня. — Что случилось?

— Вы узнаёте это? — Полицейский вынул из кармана осколок янтарного стекла. Он был оправлен в ржавую проволоку, скрученную в форме перстня.

— Да. Я дала его ей. Скажите, что же случилось?

— Дорогая вещь?

— Нет. Всего-навсего стекло.

— Девушку нашли сегодня в Слепцовом переулке в Четвертом районе, около шести утра. Она корчилась в судорогах и стонала, не в состоянии произнести ни слова. Рядом валялся пузырек с этикеткой «Карболовая кислота». У нее в кармане обнаружили ваше письмо и этот кусок стекла. Она скончалась в больнице через час после того, как ее доставили туда.

Я бессильно опустилась на кушетку, исторгнув негромкий, но пронзительный крик. Эдвин и Джордж пулей влетели в гостиную и засуетились возле меня, поддерживая с обеих сторон, Бернард и Мерри беспомощно застыли рядом.

— Не угодно ли вам проследовать со мной, чтобы опознать тело?

Я согласилась, хотя эта мысль привела меня в оцепенение.

— Я поеду с вами, — вызвался Эдвин.

— Конверта не было, — пояснил офицер, — только адрес, написанный на письме. Вам известно, где она жила?

— Не могу сказать с полной уверенностью. У меня имеется три ее адреса.

— Захватите их с собой.

Поднимаясь в полицейский фургон, я оглянулась на Джорджа, Бернарда и Мерри, наблюдающих за мной с крыльца, и поставила ногу мимо подножки. Эдвин подхватил меня. В фургоне он притянул мою голову к своему плечу.

— Искренне сочувствую. Мне известно, что она была дорога вам, — прошептал мой спутник.

Все это слишком напоминало историю соблазненной и покинутой в дешевом романе.

— Почему Вильгельмина не пришла ко мне? Я бы убедила ее, что она переживет это, как бы ужасно оно ни было. Мы могли бы принять ее обратно в студию. Любовь к работе спасла бы ее.

— Не берите вину на себя.

Прихожая морга в Четвертом районе представляла собой истинный бедлам Нового Света, до отказа набитый рыдающими иммигрантами. Здесь языки не разделяли людей. Плач был понятен без слов. Офицер О'Мэлли проложил себе путь к столу коронера, и я проследовала за ним, не чуя под собой ног, опираясь на Эдвина.

Коронер повел нас по холодному помещению, где под грязным покровом бок о бок лежали небольшие тела. В женском зале он отыскал № 2487 и откинул грязное серое покрывало до плеч. Лицо покойницы было искажено гротескной гримасой. Я кивнула и уткнулась лицом в грудь Эдвина.

Когда мы вышли в коридор, полицейский заговорил с двумя репортерами и затем спросил меня:

— Вам известно о ком-нибудь, у кого имелись основания убить ее?

— Ни о ком.

Он разгладил смятый кусок бумаги, чтобы я смогла прочесть его.

Вильгельмина!

Я остаюсь в Чикаго. Робота на скотобойне пастоянная. Не старайся найтить меня. Место для тебе отвратное. Я никогда не сабиралси жиниться на тебе. Это все были твои хвантазии. Оставайся со своими красивыми людьми и красивыми стеклянными штучками и забудь, что я был.

Ярость вспыхнула в моей груди.

В голове всплыли слова из Шекспира: «Когда в раздоре с миром и судьбой…»

— Позвольте взглянуть на эти адреса, мадам. Я должен известить ближайших родственников.

Я представила себе безумную мать, приведенную в неистовство этой новостью в заполненной паром комнате, размахивающую своей огромной рукой. Позор заставит ее позабыть все приличия в выражениях. Она будет испытывать страх перед всеми на свете: мной, полицией, квартирным хозяином, владельцем потогонной мастерской. Этот страх грозил потопить и меня.

— Я могу поехать с вами? — вырвалось у меня.

Эдвин схватил меня за плечи:

— Вам не следует делать это.

— Я любила ее, Эдвин.

Офицер положил письмо в карман своего мундира.

— Поступайте как знаете.

На стук в дверь квартиры ее родителей никто не ответил, хотя швейные машины все еще стрекотали, несмотря на поздний вечер. Мы не добились объяснений в соседних комнатах, так что отправились к ее тетке. На темных лестничных площадках нас подстерегало ужасное зловоние. Мать Вильгельмины, тетка и трое маленьких детей сбились в кучку, устрашенные видом полицейского. Я представилась, стараясь таким образом разогнать страх.

— Что случилось? — Лицо матери было неподвижно, придавая ей решимости.

Разъяснение офицера заставило тетку разразиться причитаниями и всхлипываниями, но мать продолжала хранить ледяное молчание. Меня терзал взгляд ее глаз — темных пузырьков, плавающих в водянистом молоке, познавших поражение глаз, которые видели новую страну такой, какой она останется для них всегда, — несправедливой и неприветливой.