Вакханалия - Юлия Соколовская Страница 28

— Перебьетесь, — прошептала я. — Детская задачка. Чему вас в милиции учат?

— Таких, как вы, защищать, — нашелся Верест.

— А таких, как он? — кивнула я на скрюченную руку.

— А с ним совсем плохо, — ушел капитан от ответа. — Четыре убийства — это уже дело государственной безопасности. Огребем по полной программе. Разве я не говорил вам, что это дело — полноценный тухляк?

Он проснулся от того, что слегка озяб (грелку отняли). Полежал минутку-другую — теплее не стало. Тогда он спустился с мансарды на кухню и стал исследовать мои следы. Того добра там было предостаточно. Я блуждала по первому этажу точно незрячая и, даже надев сапоги, продолжала свои перемещения, растаскивая по полу крошку от печных руин. С этой крошкой на подошвах и ушла. По ней он меня и вычислил — до поворота от калитки. Крошки там уже не было, но остались непосредственно следы от ботфорт, которые в сырую малодождливую ночь сохраняются прекрасно. По следам он дошел по Облепиховой до известного дома, а когда они оборвались, легко сообразил, что я опять собралась развлечься…

Он не стал осматривать труп. Пояснил, что для общения с умершими существуют особые службы, и связался по рации с подчиненными на воротах. Распорядился отзвониться из казачьей будки в город — на предмет труповозки и желательно бригады рудокопов. Заспанный лейтенант Ткаченко выразил сомнение, что номер пройдет. Поставил девять против одного, что его просто пошлют по известному адресу, мотивируя тем, что машина из морга уже трижды приезжала в «Восход» и пора бы уже убойному отделу перестать издеваться. Тем более в ночное время. «А ты все-таки попробуй, — посоветовал Верест. — Если уж совсем заартачатся, то ладно, до утра потерпим. Нам главное, Ткаченко, прокукарекать, а там хоть не рассветай»…

Поддерживая под локоток, он довел меня до дома. В принципе время было детское — около половины второго. Если кооператив не наводнят новые банды представителей законности, то до утра можно с чувством оклематься. Я уже представляла, вползая на буксире в калитку, ласковую постель и прочие прикроватные радости, когда свершилась новая драма…

Вернее, драма свершилась до нас, а нам осталось любоваться ее последствиями.

На моем крыльце лицом вниз лежал человек!

Верест выхватил пистолет, меня пихнул под засохший плющ, а сам оперативно обернулся на триста шестьдесят, водя фонарем по кустам. Никого не было. Только меленький дождик продолжал невозмутимо моросить при полном безветрии.

— Мамочки… — тихо сказала я.

— Пятый труп, — горько вымолвил Верест. — Нормально живем. Другого места не нашлось, да?.. А ну-ка возьмите фонарик, Лидия Сергеевна, осветите крыльцо…

Я послушно направила свет на бесформенную груду под моей дверью. Груда приняла знакомые очертания. Курточка вроде моей, косынка на голове…

— Жива! — радостно вскричал Верест, переворачивая тело на спину. — Надо привести ее в чувство, скорее…

Рита?!.. Я ошеломленно захлопала ресницами. Вот так новости… Глаза закрыты, дышит слабо… Какого хрена она тут вообще делает?

Приводить Рябинину в чувство надо было решительно. Застудиться на холодном крыльце — дело нехитрое. Я с перепугу посчитала, что клин выбивают клином: сунув фонарик под мышку, сняла с «мойдодыра» рукомойник и выхлестнула ей в лицо все, что там было. Верест успел отшатнуться:

— Ну ты, блин, и сумасшедшая…

Да, дура. Но эффект не заставил себя ждать. Рита застонала, дернула ресницами. Судорожно вдохнула и распахнула глаза, тут же принявшись бешено моргать. Пухлый рот исказила гримаса боли.

— С пробужденьицем, мадам, — облегченно вздохнул Верест. — Вы не ошиблись крыльцом?

Дурдом процветал. Обретя способность шевелить извилинами, Рита вцепилась в Вереста и стала его мутызгать с таким азартом, что я покрылась толстым слоем ревности. Выглядело это натуральной клиникой. Отчаянно дрожа и заикаясь, Рита протарахтела о том, что не спала с одиннадцати вечера (Красноперов подло бросил), обдумывая, как бы получше сообщить милиции ценную информацию, способную продвинуть следствие далеко вперед, ибо только она обладает этой информацией — абсолютно случайно; но теперь после случившегося никому ее не отдаст, иначе ее добьют, арестовать никого милиция не сможет — кишка тонка, а до нее дотянутся… Ей казалось, за ней следят, но возвращаться было поздно… и страшно, она взошла на крыльцо, чтобы постучать в дверь, — тут на нее и напали сзади, треснули по затылку, она упала, забылась… очнулась. Голова гудит!

Обошлось, по всей видимости, без крови. Желтые розочки на косынке Риты остались желтыми. Кожу не рассекли. Дали по кумполу — и вся трагедия.

— Разрешите, я посмотрю. — Верест осторожно взялся за косынку, чтобы развязать ее.

— Не трогайте! — заверещала Рита, делая дурные глаза. — Больно! Я сама, дома!..

И так заработала руками, выгребая из-под Вереста, что стало ясно — живьем не дастся. Да и не очень-то хотелось. Ничего серьезного с ней не случилось — от легких сотрясений никто не умирал. А с одержимой психованностью совладать могло только время. Предложив мне заняться предварительным успокоением объекта, наливающийся злобой Верест прямо на крыльце провел «селекторное совещание» со своей заспанной гвардией.

— Нас имеют как мальчишек, — заявил он самокритично. — Учтите, пинкертоны, если уволят меня, уволят и вас, уж я постараюсь раскрыть вашу истинную, не желающую работать суть. А ну живо проснулись — и за дело! Ткаченко — рысью на Облепиховую. Есть объект, будешь охранять и лелеять. Борзых — на главные ворота, Замятный — в Сосновый переулок — на въезд. Акулов — ко мне, получишь особые инструкции. Придет машина из морга — не заплутает…

Убрав рацию и с ненавистью взглянув на трясущиеся губы Риты (она сидела на корточках и с фаталистической обреченностью смотрела перед собой), он переключился на меня. Попытка смоделировать нормальный человеческий голос к успеху не привела.

— Идите в дом, Лидия Сергеевна, — рявкнул он. — Ложитесь спать. — Но потом, видимо, напрягся и, нечеловеческим усилием сбавив тон на две октавы, выдавил поласковее: — В кровати встретимся…

Он пришел в три, ушел в семь. Я, как верная военно-полевая жена, оказала ему первую помощь в плане моральной реабилитации перед сном, а утром накормила поросенком. И даже завернула в газетку немного осетринки для бойцов в окопах.

— Спи спокойно, дорогая, — буркнул на пороге Верест. — На этот раз охрана не ударит лицом в грязь. Акулов на крыльце, если что — все пожелания к нему.

У меня имелось одно пожелание — носом в подушку… Туда и попала. В одиннадцатом часу утра Верест перевернул меня на спину и принялся поглаживать, не раздеваясь. Его глаза были грустнее поникшей яблоньки в моем саду.

— Дело принимает тоскливый оборот, — признался он, нежно массируя мои плечи. Он пользовал меня точно кошку, от поглаживания которой, говорят, исходит успокоение. — Ни одной ниточки. С гибелью Зубова мы лишились последней возможности выйти на след вдохновителя преступной акции. К сожалению.