В Милуоки в стикбол не играют - Рид Фаррел Коулмен Страница 28

– Только что вернулся! – крикнул я сквозь закрытое стекло. – Вернулся раньше, чем думал.

Он попытался сделать вид, что не обескуражен моим скорым возвращением, но не смог. Трудно сохранять невозмутимый вид, когда у тебя изо рта свисает непрожеванный кусок пончика. Его партнер на водительском сиденье был значительно меньше встревожен моим появлением и показал средний палец. Уважаю таких. Он и парень с пончиком наверняка получили хороший втык за то, что упустили меня. В качестве знака доброй воли я показал им бутылку «Корбеля» и оставил ее на тротуаре.

Войдя в «Старую водяную мельницу», я продолжал действовать, как самодовольный болван. Мой приятель находился за стойкой. Отложив шпионский роман, он понимающе мне улыбнулся. Мне стало интересно, что же ему известно? Сообщений для меня не было.

– Послушай, дружище, – прошептал я, – она придет сегодня вечером. Сделай одолжение, когда она придет, направь ее сразу наверх, хорошо?

– Конечно, мистер Клейн.

– Никто сегодня не приходил сюда, не искал меня?

– Никто, – ответил он, отдавая бойскаутский салют.

Я вручил ему шампанское:

– Как думаешь, сможешь охладить его и подать наверх, когда придет моя подружка?

– Без проблем.

Чаевых я ему не дал. Все деньги, которые он собирался с меня содрать, он уже получил.

В моем номере что-то изменилось. Не могу это объяснить. В гостиничных номерах все не так, как дома. Я бы не сказал точно, куда положил грязные носки или на какой странице была развернута газета, когда я отложил ее перед сном. Не знал, что за жуки висят в углу на потолке. Не различал запахов и звуков. И кроме того, каждый день в номере делали уборку, раскладывали по местам вещи, заправляли кровать, подкручивали конец рулона туалетной бумаги. И все равно я не мог отделаться от ощущения, что в моем номере побывал кто-то, кому не следовало. Но я также думал, что к сегодняшнему дню мы колонизуем Луну.

Как и обещал, он сразу направил ее наверх. Даже позвонил и предупредил, что она идет. Я был рад, что пять сотен Джеффри не пропали совсем уж даром. А еще за сотню он проводил бы Киру до моего номера.

Я неудержимо улыбался идиотской улыбкой, когда открыл дверь.

– Что?

– Ты – это «что», – сказал я, втянув Киру за руку в комнату и пинком захлопнув дверь.

Я продолжал целовать Киру, пока ее дыхание не сделалось моим, пока я не опьянел от него. И хотя я наверняка буду помнить этот поцелуй и после смерти, он не был каким-то сверхсексуальным. Это был поцелуй радости, облегчения; поцелуй, намекавший на отсутствие в моей жизни любви. И когда наши губы наконец разъединились, Кира опустила голову.

– Что такое? – Я пальцем приподнял ее подбородок.

Она молча плакала. Блестящие слезы стекали по матовой коже к уголкам рта, и Кира слизывала их, водя языком то вправо, то влево. Мне не нужно было спрашивать, о чем она плачет. Если бы у меня хватило мужества, я бы тоже заплакал.

– Я начинаю влюбляться в тебя, дядя Дилан. А вчера вечером мне было страшно. Тебя окружала стена, построенная специально, чтобы не подпустить меня.

– Стена была, но не я ее построил.

– Не понимаю.

И я рассказал ей обо всем. Пришлось. У меня и мысли не было утаить это от нее, хотя я понимал, что мою готовность поверить худшему о ней она могла расценить как предательство. Я объяснил, что мое неверие в нее говорит больше о моей жизни, чем о ее. Она даже не вздрогнула.

– Как думаешь, он солгал или перепутал? – спросила она.

– Точно сказать не могу.

– Преподаватель Курто, – смеясь, сказала Кира, – должно быть, чуть в обморок не упала, когда ты сказал, что хочешь использовать мои рисунки для своей следующей книги.

– Пришлось бы вызывать «скорую».

Кира игриво шлепнула меня. Я снова притянул ее к себе, и мы упали на кровать. Когда мы оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, она улыбалась мне и в ее черных глазах играл озорной огонек

– Что теперь? – спросил я.

– Стоила бы я те полторы сотни, которые, как сказал портье, за меня давали?

– Больше.

Раздался стук в дверь. Принесли мое охлажденное шампанское. Я прогнал официанта огромными чаевыми и толчком в плечо. Шампанское я открыл, как полагается, держа пробку и медленно поворачивая бутылку. Кира уже подставила пустой бокал, который я и наполнил – на один дюйм шампанским, на пять дюймов белой пеной. Сам я бокалом пренебрег и чокнулся бутылкой.

– И на сколько больше я бы стоила? – с напускной скромностью спросила Кира.

– Опять за свое? – Я безуспешно попытался усмехнуться. – Не знаю, на доллар с четвертью, может быть.

Она стукнула меня по руке, на этот раз менее игриво. Охнув, я потер ушибленное место.

– Ладно, я скажу тебе, на сколько больше ты стоишь. Ты стоишь остатка моей жизни. Если бы я думал, что есть шанс получить твое согласие, я бы попросил тебя выйти за меня замуж.

Ее лицо сделалось абсолютно непроницаемым. Она поняла, что я не шучу.

– Мне бы этого хотелось, – прошептала она, обвивая меня руками и ногами. – Предложи мне.

– Но я достаточно стар, чтобы…

– … сделать меня счастливой.

– А как же школа?

– Я внезапно потеряла всякий интерес к Риверсборо. Спроси меня, Дилан.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да.

В этот момент я не думал о любви или о будущем, о детях и белом штакетнике. Я вспомнил фильм «День, когда Земля остановилась». Там есть сцена, в которой Майкл Ренни и Патрисия Нил застревают вместе в темном лифте, когда на всей Земле на полчаса отключают электроэнергию. И в эти полчаса, когда вся остальная планета предается панике, между Ренни и Нил, людьми в самом прямом смысле слова из разных миров, возникает нерушимая, не объяснимая словами связь. Даже ребенком, еще ничего не понимающим в любви и человеческих отношениях, я проникся силой этой связи, родившейся в темном лифте. Забавно, о чем только не подумаешь.

– Где ты? – прервала поток моего сознания Кира.

– Застрял в лифте.

Объяснить свои слова мне так и не удалось. Откинувшись, Кира выключила свет. Глотнув шампанского, поцеловала меня, влив часть вина мне в рот. Я проглотил слюну. Снимая с меня рубашку, она снова с нежностью поцеловала меня. Прошлась языком по волосам у меня на груди. Ухватила губами сосок, принялась сосать его, сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее. Я прижал ее голову, ее губы к своей груди. Маленькая ладошка скользнула по моему животу, Кира расстегнула ремень и пуговицу. После некоторых усилий брюки и трусы упали на пол.