Правдивая ложь - Нора Робертс Страница 29

Нина раскрыла ежедневник в кожаном переплете.

– В девять часов косметические процедуры и прическа у Армандо, в час ленч в «Чейзен» с Глорией Дюбари.

– Ах да. Прекрасно. – Ева усмехнулась и начала наносить увлажняющий крем на щеки, лоб, шею, внимательно изучая свое отражение в зеркале. – Не хочу, чтобы старая карга заметила новые морщинки.

– Вы же любите мисс Дюбари.

– Естественно. Но она будет придирчиво разглядывать меня, и я должна хорошо выглядеть. Две женщины определенного возраста встречаются за ленчем ради самоуспокоения. Что еще?

– Коктейль с Мэгги в четыре. В «Поло Лонж». Затем вы угощаете ужином мистера Флэннигана. Здесь, в восемь.

– Закажи поварихе бифштекс с кровью.

– Уже заказала. – Нина захлопнула ежедневник. – А на десерт она приготовит забальони [2].

– Нина, ты сокровище. Подумай, как скоро мы сможем организовать прием.

– Прием? – Нахмурившись, Нина снова раскрыла ежедневник. – Какого рода?

– Экстравагантный. Скажем, человек на двести. Вечерние костюмы. Оркестр на лужайке, ужин и танцы под звездами. Море шампанского и пресса, избранная пресса.

– Полагаю, за пару месяцев…

– Раньше.

Нина вздохнула, представив отчаянные звонки поставщикам провизии, цветочникам, музыкантам…

– Шесть недель. – Она увидела выражение лица Евы и снова вздохнула. – Хорошо, три. Прямо перед вашим отъездом на натурные съемки.

– Отлично. Список гостей составим в воскресенье.

– А повод? – спросила Нина, продолжая делать заметки в ежедневнике.

– Повод? – Ева удовлетворенно улыбнулась. – Назовем это вечером, посвященным воспоминаниям. Ретроспектива Евы Бенедикт. Старые друзья, старые тайны.

– Ева, почему ты решила разворошить прошлое? Ева аккуратно нанесла крем под глаза.

– Жизнь так скучна!

– Я не шучу. – Нина налила чай для Евы и поставила чашку с чаем на туалетный столик среди баночек и флакончиков, наполнявших комнату чисто женским ароматом, таинственным и эротичным. – Я уже говорила тебе… ну, ты знаешь, что я чувствую. А теперь еще… меня очень встревожила реакция Энтони Кинкейда.

– Тони не стоит и секунды волнений. Он просто слизняк. – Ева погладила руку Нины, затем взяла чашку, вдохнула легкий аромат жасмина. – Давно пора рассказать всем, какие извращения таятся в этом чудовищном теле.

– Но есть и другие заинтересованные лица.

– О да, и немало. – Ева засмеялась, с наслаждением представляя реакцию некоторых. – Моя жизнь была безумным калейдоскопом событий и персонажей. Сколько искусной полуправды и откровенной лжи таится под ослепительным внешним блеском! И самое интересное то, что стоит дернуть за одну ниточку, как тут же меняется весь узор. Даже добро не остается безнаказанным. Я готова к любым последствиям.

– Не все могут повторить твои слова. Ева отпила чай, следя за Ниной поверх края чашки. Когда она снова заговорила, ее голос смягчился.

– Правда, вытащенная на свет, далеко не так разрушительна, как ложь, скрываемая в темноте. – Она сжала руку Нины. – Тебе нечего бояться.

– Кое-что лучше не трогать. Ева вздохнула, отставила чашку.

– Доверься мне. У меня есть причины делать то, что я делаю.

Нина кивнула и криво улыбнулась:

– Надеюсь. Не читай слишком долго. Тебе необходим отдых.

Когда за Ниной закрылась дверь, Ева снова взглянула на свое отражение в зеркале.

– Скоро у меня будет бездна возможностей для отдыха. Очень скоро.

Почти всю субботу Джулия провела за работой. Брэндон развлекался в обществе Сесиль и ее младшего брата Дастина, которого Сесиль называла не иначе как «чудовище». Дастин, не знавший, что такое застенчивость, и говоривший все, что приходило ему в голову, был полной противоположностью Брэндону. Если Брэндон мог часами играть, не произнося ни слова, Дастин считал, что веселье – не веселье, если не лопаются барабанные перепонки.

Из своего кабинета на первом этаже Джулия слышала грохот и звон в спальне наверху. Когда шум становился слишком угрожающим, Сесиль окриком – из того места, где она в данный момент находилась, – восстанавливала относительное и недолгое спокойствие.

Нелегко было балансировать между детскими криками, шумом пылесоса, веселой музыкой и мерзостями, которые Джулия списывала с магнитной пленки.

Принимая предложение Евы, Джулия не ожидала грязи. Что делать? Ева требует опубликовать неприкрашенную правду. Необходимо ли это? Разумно ли вытаскивать на свет такие болезненные и мучительные подробности?

Конечно, спрос на книгу взлетит до небес, но какой ценой?

Сомнения тревожили Джулию. Кого она защищает? Ну уж точно не Энтони Кинкейда. Он заслуживает гораздо, гораздо большего, чем позор, который обрушится на него после выхода книги.

Еву? Откуда эта потребность защитить женщину, которую она едва знает и пока совсем не понимает? Если изложить историю так, как она была рассказана, репутация Евы будет запятнана. Ева сама призналась в том, что темная сторона секса привлекала ее. До той ужасной ночи она была не просто добровольным партнером, она жаждала вкусить запретный плод. И простит ли общество баловство с наркотиками даже королеве экрана?

Может, и простит. В любом случае Еве явно наплевать на общественную реакцию. Она не извинялась, рассказывая о той страшной ночи, не взывала к сочувствию. И обязанность Джулии, как биографа, лишь добавить к рассказу Евы мнения окружающих, собственные впечатления. Интуиция подсказывала: именно брак Евы с Кинкейдом – один из тех жизненных эпизодов, которые выковали из Бетти Беренски Еву Бенедикт.

Джулия заставила себя снова прослушать пленку. Она сделала заметки о паузах, колебаниях, добавила собственные воспоминания о том, как часто Ева подносила к губам бокал или сигарету. Как струился в окна солнечный свет, как витал в воздухе запах пота… Эту часть надо изложить в форме прямого диалога! Безучастный голос Евы усилит остроту ситуации.

Джулия мучилась с этой главой еще часа три, потом отправилась в кухню. Хотелось отвлечься от событий, словно пережитых ею самой. Джулия решила приготовить ужин.

Простые домашние хлопоты всегда успокаивали ее. Обнаружив, что беременна, она провела первые несколько недель, терпеливо протирая оконные рамы и мебель. На полу валялась обувь, по всей ее комнате была разбросана одежда, зато мебель сияла. Позже Джулия поняла, что именно монотонная работа спасала ее от приступов истерики.

Именно тогда она решила, что не будет делать аборт и не отдаст своего ребенка приемным родителям. И теперь, десять лет спустя, она знала, что для нее то решение стало единственно верным.