Ночь у Насмешливой Вдовы - Джон Диксон Карр Страница 29

— Драться грешно, — послышался чей-то голос.

— Да еще в воскресенье, — поддержал его другой. Никто не рассмеялся.

— Моя хозяйка говорит, он неплохой…

— И моя тоже. Он ведь правда мог не знать о Корделии, верно?

— Верно!

— И вот еще что, — продолжал Уэст. — Обещаю, что наш падре встретится со всеми нами — в перчатках или без — в течение двадцати четырех часов. Обещаю…

— Да нет, не стоит, — послышался чей-то почти страдальческий голос.

— Возможно, но обещание есть обещание! Что же касается всего остального… не разойтись ли нам по домам?

Все давно ждали такого предложения, однако никто не хотел первым выдвигать его. По одному, по двое, по трое мужчины расходились прочь, громко переговариваясь на отвлеченные темы. Мистер Булл ушел последним, сжимая в руке раскисший крахмальный воротничок.

— Парень, — он дружелюбно положил руку Уэсту на плечо, — с последней частью того, что ты сказал… я вполне согласен. Но то, что ты твердил вначале… я останусь при своем мнении. Ты лучше поберегись, парень!

Неуклюже ступая в скрипучих ботинках, мистер Булл двинулся по тропинке прочь, качая в сомнении головой.

На залитом солнцем лугу остались только Уэст и преподобный Джеймс. Уэст поднял пиджак, отряхнул его и рассеянно заметил, что тот запылился. Галстук он сунул в карман. Затем, повернувшись, он увидел, что преподобный Джеймс смотрит на него по-прежнему невидящим взглядом.

— Зачем вы заступились за меня? — прошептал викарий.

Уэст снова смутился.

— Не спрашивайте, — отрезал он. — Я сейчас за себя не ручаюсь. Как бы там ни было, вы можете за себя постоять. Но… извините, если я счел вас нечестным.

Ему показалось, глаза викария сверкнули при звуках слова «нечестный».

— Что я такого сделал местным жителям? — вдруг спросил он, словно обращаясь к Всевышнему. — Боже милосердный, чем я их обидел?

— Ничем! — тут же ответил Уэст. — Наоборот. Кое-кто охотно встретил бы вас в темном углу и разорвал на куски, но это не дружки Тео Булла. Послушайте: на вашем месте я бы вернулся домой да полежал с часок. Тогда вы будете способны мыслить здраво.

— Да. Спасибо, мистер Уэст, — ответил викарий после долгой паузы. — Я также не забуду обещания, которое вы сделали от моего имени.

Больше он ничего не сказал, хотя, казалось, добавить ему было что. Нетвердой походкой, как человек, которого только что сильно избили, он двинулся по лугу и исчез за углом Порохового склада.

Уэст механически надел пиджак, задумчиво оглядел луг и сел, прислонившись спиной к стене. Уперев локти в колени и уткнувшись подбородком в кулаки, Уэст продолжал размышлять, пока над ним не нависла чья-то тень.

Сердце у него екнуло, как всегда, когда он видел Джоан в зеленом платье.

— Я рада, что ты так поступил! — тихо, почти неслышно произнесла девушка. — Да, милый, я все видела. Мне, наверное, надо было желать самого ужасного скандала и драки. Но я не хотела ничего такого. Ах, как я рада, что ты вступился за него!

— Спасибо, малышка. Садись сюда. Ты еще любишь меня?

Джоан села рядом с Уэстом и тут же охотно продемонстрировала, что она по-прежнему его любит.

— Гордон, — прошептала она через некоторое время, — о чем ты думаешь? То есть о чем ты думал, когда я подошла к тебе минуту назад?

— Послушай, — серьезно и с досадой ответил Уэст, — позволь мне предупредить тебя кое о чем. Если ты и после нашей свадьбы намерена спрашивать, о чем я думаю, я тебя задушу. Я не шучу! Ненавижу этот вопрос.

— Ты меня не любишь.

— Ничего подобного! Я просто указывал тебе…

— Действуй. — Джоан тряхнула головой. — Ну же, задуши меня! И увидишь, что мне все равно.

Поскольку предложенный способ казался Уэсту слишком радикальным, он вместо того, чтобы задушить, поцеловал любимую — как она и ожидала.

— Гордон, но все-таки… о чем ты тогда думал?

Уэст закрыл глаза, медленно сосчитал до десяти и сдался.

— Не знаю. Главным образом о Хантере. Сам себе удивлялся — за что я так не любил его до сегодняшнего дня. — Уэст помолчал, хотя уже знал ответ. — Из-за его невольного, ненамеренно надменного вида? Нет, я и сам так могу. Ненавижу снобов, но иногда сам бываю таким. Может, все дело в его легком, каком-то мальчишеском отношении к людям, особенно к женщинам? Да! Именно!

— Он мне и самой не слишком нравится — сейчас.

— Да, — продолжал Уэст, — сегодня он прочел самую дурацкую проповедь, хотя я почти восхищался его храбростью. А когда его самоуверенность с треском рухнула — я как будто слышал, как трещат обломки. После такого нельзя ненавидеть. Что же касается Корделии Мартин… Полагаю, ты ничего не слышала из того, что здесь говорилось?

Джоан замялась:

— Извини, дорогой, но… Я слышала все.

— Так ты обо всем знала?!

— Только частично, милый. В деревне все только и говорили о том, что несчастная мисс Мартин влюблена в него.

— Как бы там ни было, — Уэст пожал плечами, — дело дрянь. Очевидно, аноним приписал Хантеру больше женщин, чем имел турецкий султан.

— Гордон, по-моему, это не смешно.

— По-моему, тоже! Особенно потому, что и твое имя…

Над молодыми людьми нависла широкая и черная тень.

— Ого! — воскликнул голос, да так злорадно, что они невольно отпрянули друг от друга. — Ого! Вот вы где!

Интересно было бы запечатлеть в тот миг на пленке немую сцену: Уэст поднял голову, пораженный, раскрыв рот; Джоан во фривольной позе, юбка задралась выше колен; и сэр Генри Мерривейл, взирающий на парочку сверху. На руке у него висела корзинка с анонимными письмами — он был словно дьявол, собирающий души грешников.

Старшего инспектора Мастерса удивило бы, что Г.М. (по крайней мере, в тот момент) не отпустил язвительного замечания по поводу «телячьих нежностей». «Телячьи нежности» — тема, на которую он был способен высказываться бесконечно.

— Знаете, — заявил Г.М., — со вчерашнего вечера я все время хотел немного поболтать с вами обоими. А сейчас беседа становится все более и более необходимой… Вы ведь молодой Уэст, не так ли?

— Верно, сэр, — улыбнулся Уэст, помогая Джоан подняться. — А вы, разумеется, Старый маэстро? — Он перестал улыбаться. — Вы тот, кто раскрывает убийства, совершенные в запертых комнатах?

— Надеюсь, — отвечал Г.М. без всякого выражения.

Хотя его ответ, возможно, прозвучал и загадочно, было очевидно, что и Уэст, и Джоан более или менее поняли, что он имеет в виду. Джоан, стиснув зубы, решила, что ни за что, ни за что не выкажет еще раз признаков ужаса, какие продемонстрировала прошлым вечером. В глубине души она всегда помнила мать, а также — по рассказам — прабабку и тетку своего отца: все они были женами офицеров, которые смело смотрели в глаза опасности и никогда ничего не боялись. Джоан могла бы заявить, что перестала бояться, попросту забыв о страхе.