Сама виновата - Мария Воронова Страница 3

– Сеня, солнышко, ты там не мерзнешь? Не простужаешься? Рейтузики не забываешь поддевать?

– Сейчас в них.

– Умница мой! Ой, чуть не забыла, у нас же Зиночка будет сниматься в кино, представляешь?

– Правда?

– Ну да, она прошла все пробы, и вчера ее официально утвердили на главную роль в фильме самого Пахомова!

– Здорово! Передай мои поздравления. Хоть в кино ее увижу.

– Ларочка, правда, сильно волнуется, как-то, говорит, неспокойно у меня на сердце, но я говорю, не тревожься, дорогая, или у вас нет бабушки, которая подстрахует? Или мы не воспитали чудесную девочку? Да боже мой, где еще вы найдете такого ребенка, я вообще не понимаю, о чем эти киношники думали целых два месяца, это же сразу было ясно, что лучше Зиночки никто не подойдет.

– Конечно, мама!

– И это я говорю совершенно объективно, а не потому что она моя внучка.

Семен улыбнулся. Он обрадовался за племянницу, ведь сняться в кино – мечта каждого ребенка, но еще приятнее была мысль, что мама с головой нырнет во внучкины дела, станет ее возить, помогать делать уроки и отвлечется от тоски по сыну.

Повесив трубку, он потянулся к специальной тетрадке, чтобы записать время разговора и потом оплатить, когда придет квитанция, но Галина Михайловна с улыбкой убрала блокнот за спину.

– Давайте, давайте. А то мне в следующий раз будет неудобно к вам прийти.

– Доктор, в любой момент…

В конце концов он все же записал разговор, а Галина Михайловна вынесла ему старую болоньевую сумку и положила в нее пистолет.

– Вот так, доктор. Только несите осторожно.

Семен оделся и двинулся домой, держа сумку на отлете.

– Спасибо вам, доктор! – крикнула вслед Галина Михайловна. – Дай бог счастья!

– Да не за что, – буркнул он, – просто я ночью спать хочу, а не огнестрел оперировать.

* * *

Ирина еще не привыкла к новой кухне. На ее прежней квартире можно было сварить обед, не вставая с табуретки, все находилось на расстоянии вытянутой руки, а здесь – просто танцкласс. За день несколько километров намотаешь, пока снуешь между мойкой и плитой, по странному капризу архитекторов размещенных в противоположных углах. Вода капает с рук, с продуктов, так что после каждой готовки приходится мыть пол. Неужели нельзя было расположить их хотя бы по одной стене?

Ирина вздохнула. Не ценит она своего счастья, ведь все мечтают жить в старых домах. Тут высокие потолки, просторные коридоры, есть даже настоящая кладовка.

Пеленки приходится развешивать в прыжке – зато они никому не мешают, пока сохнут.

Простор – это прекрасно в том числе и потому, что ей надо больше двигаться. Не набрав вес во время беременности, Ирина быстро наверстала это упущение с кормлением. За месяц она прибавила килограммов пять, а может, и больше. Во всяком случае теперь, нагибаясь или оборачиваясь, она натыкалась на валик жира там, где раньше была пустота. И зеркало в пудренице как-то стало вдруг мало…

Что ж, утрата красоты – не такая уж большая цена за сына, главное, чтобы он был здоров, а это возможно только при полноценном грудном вскармливании, так что Ирина ела для хорошей лактации и была счастлива. Только иногда пыталась взглянуть на себя глазами молодого мужчины – и сразу сердце тревожно екало.

Должно быть, Кириллу противно ложиться в постель с разжиревшей обрюзгшей бабой, обнимать ее и вместо стройной гибкой талии ощущать так называемые спасательные круги.

Внешне он такой же любящий и нежный, как и прежде, но нельзя обманываться и принимать великодушие и деликатность за искреннюю страсть.

Она будет кормить, пока есть молоко, а потом сразу займется собой, во что бы то ни стало приведет фигуру в порядок, а пока надо быть скромнее и ни в коем случае не кокетничать с мужем, не вынуждать его заниматься любовью через силу. Сейчас она в первую очередь мать.

Ручка мясорубки, и так проворачивавшаяся туго, совсем застопорилась, пришлось открутить кольцо и чистить железные кишочки. Что ж, дорогая Ирина Андреевна, запрещаете мужу покупать на рынке – будьте готовы перекручивать жесткое магазинное мясо. И дешевле, и вы больше калорий потратите.

Белые жилы окутали решетку плотным коконом, пришлось скоблить ножом, чтоб отошло.

– Ира, ну что ты! – войдя, Кирилл отстранил ее, быстро собрал мясорубку и закрутил ручкой так, что даже стол подпрыгивал. – Ты отдыхай, пока Володя спит.

– Да я не устала.

– Кому-нибудь другому расскажи об этом.

Ирина смотрела, как из раструба мясорубки быстро выползают червячки фарша. Кирилл – настоящий богатырь, ему перемолоть килограмм жилистой коровьей плоти раз плюнуть, так же как и пол помыть, и белье развесить. Да и готовит он вкуснее.

Только он муж, отец, глава семьи и единственный кормилец, пока она сидит в декрете. Он много работает и дома должен отдыхать.

Кирилл занят тяжелым физическим трудом и не может, как какой-нибудь младший научный сотрудник, поспать на рабочем месте, как только придет такая охота. Горячий цех, в котором трудится Иринин муж, не прощает рассеянности. Одно неверное движение – и в лучшем случае изделие испорчено, а в худшем – производственная травма.

Кроме профессии, у Кирилла есть еще призвание, он талантливый поэт и музыкант, не последний человек в ленинградском рок-клубе. Правда, его рок-группа распалась, а новую он пока не сколотил, но все впереди. Разве хорошо будет, если он из-за ребенка забросит дело жизни только потому, что жена ленится и устает? Нет уж, как сидел вечерами рука к перу, перо к бумаге, так пусть сидит и дальше.

Ирина хотела кинуть в мясорубку новый кусок, но Кирилл отогнал ее. Техника безопасности. Ирина улыбнулась, вспомнив собственные детские кошмары о смолотых пальцах, которыми ее пугала бабушка. Включив газ под сковородкой, она принялась делать зажарку для супа.

Тут из старенького черно-белого телевизора, стоящего в углу, раздалась бодрая музыка заставки молодежной программы. Ирина посмотрела на экран – хоть юность ее давно прошла, но передача нравилась. Она только недавно появилась и была еще мягкая, не закостеневшая, не залакированная, еще дышала и жила, а не превратилась в собственный надгробный памятник, как часто происходит с интересными вещами в поле официальной культуры.

На экране появилась худая (ах, эта вожделенная худоба) девушка в глухой черной водолазке и с темными длинными волосами, расчесанными на прямой пробор.

Ирина узнала поэтессу Полину Поплавскую и попросила Кирилла сделать погромче.

Девушке исполнилось всего двадцать два года, а она уже завоевала мировую известность, и, на взгляд Ирины, вполне заслуженно. Стихи Поплавской ей нравились, и она с удовольствием их читала, хотя обычно в толстых журналах пролистывала раздел поэзии, предпочитая прозу.