Выгодный риск - Антон Чиж Страница 3

Обругав извозчика грабителем и удержав двадцать копеек из обещанного полтинника за то, что тряс по дороге, беззащитная вдова вошла в подъезд трехэтажного серого здания в Малом Гнездниковском переулке.

Здание, с виду неказистое, отмечалось полезным содержанием. На первом этаже располагался адресный стол, где о каждом жителе Москвы можно было навести справки. На втором – оплот спокойствия и порядка в городе, гроза всяческого беспорядка и беззакония – обер-полицмейстер полковник Власовский со своим кабинетом и канцелярией. А на последнем этаже, можно сказать, под крышей, ютилась сыскная полиция. Для которой было отдано помещение, состоявшее из приемной части на пять столов со стульями и табуретками, кабинета начальника сыска, не слишком просторного, но и не слишком тесного, а в самый раз, и закутка, огороженного стальными прутьями, для задержанных лиц. Именно на третий этаж вдова и направилась. Войти вот так запросто к обер-полицмейстеру со своей обидой даже она не решилась. Хотя в приемные часы обер-полицмейстера любой житель мог позволить себе подобное развлечение.

Войдя в сыскную, как по-простому называла Ферапонтова Сыскную часть Управления московской городской полиции, вдова огляделась и осталась крайне недовольна увиденным. Судя по всему, и в сыскной полиции старательно праздновали Масленицу.

Тут надо заметить, что раз в год Первопрестольная погружалась в безграничное веселье, о каком в столичном Петербурге не могли и мечтать. Последнюю неделю перед Великим постом, называемую Сырной или Мясопустной, весь народ московский, независимо от чинов, званий, сословий, службы, богатства или вероисповедания, праздновал Масленицу (по-старинному Масля́ницу). Праздновал так широко, что последствия были тяжкие. И ничего с этим поделать было нельзя. Ни архиерейские увещевания, ни распоряжения обер-полицмейстера, ни даже указы генерал-губернатора не действовали. Горожане объедались блинами, упивались и веселились, кто как мог. Перед Ферапонтовой предстали сейчас безобидные результаты празднования.

Один из чиновников сыска, самый юный, спал на сомкнутых стульях (заметим, что это был Актаев, который вечером не рассчитал своих сил). Другой, по виду старший, жадно пил из стакана, потирая живот и подливая из опустевшего графина (разумеется, Лелюхин, Василий Яковлевич, кто же еще). И даже самый приличный из них, не молодой и не старый, оперся головой о руку, тяжело дышал и обмахивался платочком. Кирьяков Леонид Андреевич вчера вечером был приглашен знакомым купцом на угощение и так объелся дармовыми блинами с икрой паюсной, икрой свежей зернистой, севрюгой, лососиной и прочими закусками, что не спал ночь. Но дурнота не оставляла.

Взявшись за стул, Ферапонтова села на той стороне стола, что предназначалась для просителей.

– Вам чего? – спросил Кирьяков, не поднимая страдающую голову.

– Жаловаться пришла, батюшка, – сказала вдова тоном, не оставлявшим надежды. – Бедная и всеми гонимая вдова чиновника Ферапонтова, мещанка.

На гонимую, а тем более бедную, вдова слабо походила.

– Жалобы принимает участок полиции…

– Была в участке, пристав Носков, жулик известный, к вам отослал.

– К нам нельзя. Идите вы… – тут Кирьяков опомнился и сдержался, – …идите в участок, все к ним… У нас всего лишь разбой, кражи, трупы, ну и тому подобное…

– Так потому что труп, к вам пристав направил…

Кирьяков на всякий случай приподнял голову: мертвецов с почтенной дамой вроде бы не было. Насколько позволял видеть туман перед глазами.

– Где труп? – только спросил он.

– Я – труп, – сообщила вдова.

Ну ясно: сумасшедшая, что с нее возьмешь. Такие порой заглядывают в сыск.

– Мадам, я очень рад, что вы труп, хотя выглядите чудесно. Идите домой, отдохните, попейте водички, микстурки, чайку, кваску, сбитню, молочка, настоечки, ликерчика, винца, глядишь, и отпустит…

Подобного издевательства Ферапонтова не стерпела и жахнула старческим кулачком по столу. Кирьякова немного подбросило, а спящий Актаев чуть не свалился со стульев.

– Ты со мной, батюшка, шутки не шути, я мужа двадцать лет назад схоронила… Говорю тебе: меня трупом назвали.

– Кто же посмел? – с дрожью спросил Кирьяков.

И тут Ферапонтова выложила обстоятельства возмутительного случая.

Надумала она оформить страховку, все-таки возраст уже такой, что того гляди помрешь. И отправилась в страховое общество. Пришла с документом, как полагается. А клерк посмотрел на нее и говорит: «Не можем с вами договор оформить, по бумагам вы уже умерли». Ферапонтова, конечно, возмутилась, как это ее раньше времени в покойники записали. Но не помогло, стоят на своем: умерла, и все тут. Она, конечно, пошла с жалобой к главному управляющему. Да только один ответ: по документам умерла, значит, второй раз с вами не можем страховку заключить. Идите, если есть охота, в другое страховое общество. Тут Ферапонтовой стало так обидно, что она пошла в свой полицейский участок жаловаться. Да пристав, капитан Носков, не пожелал разбираться. Отправил в сыск. Дескать, умерла так умерла…

Выслушав, Кирьяков уверился в одном: пожилая дама если и сумасшедшая, то очень хитрая. Так складно врет. И вроде трезвая как стеклышко.

– В каком страховом обществе вас записали в мертвецы? – спросил он.

– В «Стабильности», в каком же еще…

Как раз недавно Кирьяков заинтересовался страхованием собственной бесценной жизни: вносишь страховые платежи, а через пять лет получаешь приличную сумму с процентами. Если, конечно, доживешь. А помрешь – так выгодоприобретатель разбогатеет.

Кирьяков тщательно изучил рекламные предложения страховых обществ, каких в Москве было в избытке. Тут тебе на выбор: и гигант «Россия», и «Якорь», и «Урбенк», и «Эквитебль», и Северное страховое общество, и «Помощь», и «Отечество», и «Нью-Йорк», и даже «Саламандра». Хотя в «Огненной ящерице» страховали только от огня. Предложения были схожие, выбрать трудно. В итоге Кирьяков так и не решился: представил, как умрет, а денежки его достанутся кому придется, и желание отпало. Кстати, рекламу «Стабильности» тоже изучал. Даже склонялся остановить выбор на них: предложение было чуть выгоднее прочих. Хотя общество не самое крупное. И вот, извольте, новость: живого человека трупом назвали, а денежки старухи наверняка прикарманили.

Разбираться сил у Кирьякова не имелось. Но и отделаться от вдовы не было возможности. Положив чистые листы, подтолкнув чернильницу с пером, он просил ее изложить обстоятельства подробно. А там видно будет…

Ферапонтова принялась водить пером по бумаге.

От скрипа Кирьяков морщился, будто мозги кололо иголками. Но терпеливо снес до последней запятой и подписи, которую вдова выводила особо тщательно. Он обещал дать знать, как только проведет розыск. И пообещал бы что угодно, лишь бы старая ведьма наконец оставила его в покое. Вдова пригрозила заглянуть, если через три дня не будет известий. Отсрочка Кирьякова устраивала, он от души пожелал ей всего доброго. То есть сдохнуть поскорее, чтобы не мучить больного человека живым мертвецом.