13 несчастий Геракла - Дарья Донцова Страница 3

— Вовсе нет, — я попытался оказать вялоесопротивление, — скорей всего вор побоится разбойничать, он уже получилдвадцать тысяч долларов за короткий срок и теперь, я думаю, доволен.

— Нет, — сердито оборвал меня Кузьминский, —прощелыга считает меня идиотом, не способным запомнить, сколько денег у неголежит в столе, он обязательно выйдет на охоту еще раз. Два удачных ограблениятолько разогрели его аппетит.

— У вас дома нет сейфа? — удивился я.

— Есть, — рявкнул Сергей Петрович.

— Кладите деньги всегда в него, — посоветоваля, — и избежите неприятностей. Надеюсь, шифр никто, кроме вас, не знает?

— Нет, — побагровел Кузьминский, — сейф могуоткрыть только я. Но не в купюрах дело! Хочу вычислить вора и с позором изгнатьего из дома. Мне нестерпимо жить с мыслью о том, что рядом ходит преступник, иочень не нравится, что я невольно начал подозревать всех.

— Иди, Ваня, собери сумку, — приказала Нора.

Вы представляете, как мне хотелось срываться с насиженногоместа, чтобы ехать неизвестно куда и выполнять роль соглядатая?

— Но вор может не проявить себя целый год. — Яопять попытался сопротивляться.

Сергей Петрович прищурился.

— Нет, скоро он предпримет еще одну попытку.

— Почему?

— Завтра утром я скажу, так, между прочим, что в столележит крупная сумма денег, что не знаю, сколько там точно, пересчитаю вечером,когда вернусь с работы. Негодяй гарантированно полезет в кабинет, тебеостанется лишь выследить его.

— Но…

— Ваня! Собирай сумку, — отчеканила Нора, —ты едешь к Сергею Петровичу.

Делать нечего, пришлось идти в спальню и паковать чемодан.Да, похоже, мне сегодня не почитать книгу «Россия от Ленина до Сталина».

Утром мои глаза наткнулись на незнакомый потолок. Пару секундя в недоумении смотрел на обильную позолоту, потом сообразил: нахожусь не дома,лежу на слишком мягкой и просторной кровати в чудовищной комнате. Стены еевыкрашены нежно-голубой краской, потолок сверкает, словно церковный купол, изего середины свисает бронзовая люстра, украшенная миллионом хрустальныхподвесок. Под стать ей и мебель. В левом углу расположился огромный гардероб,белый с растительным орнаментом. Справа стояло трюмо: большое овальное зеркалов резной раме, опирающееся на столик, покоящийся на тонких изогнутых ножках.Возле окна, задернутого парчовыми занавесками, громоздилось роскошноевольтеровское кресло и пара пуфиков. Стены украшали картины «устрашающей»красоты.

На одной изображена полуголая мясистая девица, стоящая наберегу пруда. Толстой целлюлитной ножкой она пробовала воду, на ее глуповатомщекастом личике застыло выражение мрачной решимости. Очевидно, девушкасобралась утопиться и пыталась определить температуру воды.

Второе полотно запечатлело охотника с поднятым автоматом. Мужикв темно-зеленом камзоле и сапогах-ботфортах выглядел дико. На мой взгляд,живописец плохо знал историю. Когда появился «калашников», подобные камзолы инапудренные парики давным-давно перестали носить. У ног охотника лежал трофей:тигр с раскинутыми в разные стороны могучими лапами. Если учесть, что вокругпростирался самый обычный лес средней полосы России, то ситуация выгляделаособо комичной. Ели, дубы, осины, на полянке убитый тигр и охотник, одетый помоде семнадцатого века, с оружием, появившимся на свет на три столетия позже.

Но более всего меня впечатлила кровать. Я увидел ее целиком,только когда встал на ноги. Белые резные спинки по бокам были украшены изящнымиангелочками с хищными, недобрыми лицами. Необъятные подушки, трехметроваяперина, шелковое, скользкое белье. Покоилась эта неземная красота на львиныхлапах.

Я покачал головой и толкнул дверь в ванную комнату. Она тожевыглядела сногсшибательно. Унитаз и рукомойник нежно-розовые, с латуннымикранами, душевая кабинка — интенсивно фиолетового цвета. На крючках болталосьштук десять разнокалиберных полотенец, розовых, как кожа молодого поросенка, ана двери висел халат, который, казалось, основательно вымочили в чернилах. Встаканчике торчала новая зубная щетка, в мыльнице лежало, естественно, мыло, наполочке теснились шампунь, гель для бритья и упаковка одноразовых бритв. Кто-товсе заботливо предусмотрел.

Я умылся и обнаружил в шкафу свой идеально вычищенный иотглаженный костюм, рубашку постирали и даже накрахмалили.

Внезапно мне стало не по себе. У Элеоноры есть домработницаЛенка, которая выступает сразу в нескольких ипостасях. Она и уборщица, икухарка, и прачка. К слову сказать, квартиру Ленка пылесосит ужасно, просторазгоняя грязь по углам, а если ей взбредет в голову протереть письменный стол,то ни настольную лампу, ни сложенные стопкой книги она не поднимет, простоповозит тряпкой вокруг, оставляя на полировке мутные разводы. Готовит Ленкатоже отвратительно, а гладить просто не умеет.

Но у нее есть и положительные качества: она никогда безспроса не зайдет в ванную комнату и не станет рыться в вещах. У СергеяПетровича Кузьминского в доме заведено иначе. Вчера вечером я лег спать, неразобрав саквояж. Просто поставил сумку у шкафа, решив заняться вещами утром. Ичто же? Пока я мирно спал, кто-то вошел в комнату, разложил шмотки, почистилкостюм и постирал рубашку.

Оно, конечно, спасибо, но мне не нравится, когда посторонниебез предупреждения вваливаются туда, где я сплю.

— Завтрак на столе, — прохрипело из угла.

От неожиданности я подскочил и увидел в углу комнатынебольшой динамик.

Поколебавшись немного, я не стал завязывать галстук — вконце концов, утром позволительно спуститься к трапезе без особыхформальностей.

В столовую я вошел последним, все члены «стаи» Кузьминскогоуже наслаждались кофе. Никто из них не удосужился одеться, все были в халатах.

— Садись, Ваня, — кивнул хозяин.

Я приблизился к свободному стулу, чувствуя, как в менявонзаются не слишком дружелюбные взгляды.

— Прошу любить и жаловать, — улыбнулся СергейПетрович, — Иван Павлович Подушкин, мой секретарь.

— Здравствуйте, — прозвучал нестройный хорголосов.

— Садись, Ваня, не стесняйся, — повторилКузьминский, — чувствуй себя как дома. Это Белла, моя дочь.

Слишком полная для своего возраста, белокурая девушкаскорчила гримаску, но ничего не сказала.

— На другом конце стола, — как ни в чем не бывалопродолжал Сергей Петрович, — сидит Клара, моя племянница.