Освобождение шпиона - Данил Корецкий Страница 3

В дверь туго ударила резиновая дубинка.

— Тихо! Отбой! Шконки опустить!

Блинов стрелой метнулся к своей шконке, отсоединил ее от стены, перевел в горизонтальное положение, демонстрируя рвение и уважение к режиму.

— А без боли никак не получится! — добавил он шепотом, укладываясь.

Тусклое освещение потускнело еще больше — переключили на ночной режим. Мигунов лег не раздеваясь. Молчали несколько минут, потом Блинов не выдержал, буркнул:

— Чего-то ты больно молчаливый сегодня, Америкос… Вести плохие с воли дошли? А? — Он приподнялся в кровати. — Я ж знаю, у тебя с журналисткой свиданка была сегодня. Из этой, как ее, со «Свободной Европы». Два дня ее мурыжили, не пускали, а сегодня вишь — пустили… Чего она сказала-то? Освободят тебя на этой неделе? Или наоборот — в расход пустят?.. А может, дома что не так? Жена за генерала вышла? Ребенок в наркоту ударился, а? Чего молчишь-то?

Мигунов стиснул зубы и прикрыл глаза. Он еще смеет лапать своими грязными клешнями его родных, этот подонок!.. Молчать. Молчать. Ни слова. Не думать. Не слушать.

— Так она тебя хоть утешила, журналистка эта? Небось засунула руку в штаны, погладила, потом оттаскала как следует, сил последних лишила?

Блинов тихо захихикал. Мигунов мял в пальцах одеяло, чтобы не вскочить, не ударить. Возможно, это последняя ночь, которую ему осталось провести в компании нелюдя. Надо терпеть.

— …Я тебе так скажу, Америкос: как бы там ни сложилось, ты руки на себя не накладывай. Удавки там, электричество всякое… Брось. Доверь это дело профессионалам. Я тебя обслужу по высшему классу, еще спасибо мне скажешь… Ну, подумаешь — жена, ребенок. У тебя пацан, да? Или девка? Сколько ей — восемнадцать уже исполнилось? Она самостоятельный человек, считай. Хочет — ширяется, хочет — дает кому попало, ты здесь ей уже не указ…

Блинов громко зевнул.

— Вот и рассуди, стоит из-за этого расстраиваться… или не стоит… Может, еще к хорошему человеку попадет… Вот, как я, например… Обслужу… на три пятнадцать… Ни одна вошь… Никто… Я сам…

Блинов пробормотал еще что-то и затих. Хотя это совсем не означало, что он уснул. Может, притаился, ждет. Мигунов тоже не шевелился, тоже ждал. В коридоре переговаривались охранники, снаружи доносился рокот дизель-генератора, в зарешеченное окно залетали яркие лучи прожекторов — это часовые на вышках «мониторят» территорию.

Сегодня он в самом деле встречался с журналисткой из «Свободной Европы». Двадцатипятилетняя девушка, высокая, длинноногая, с пачкой писем и ходатайств несколько дней атаковала начальника особорежимной колонии, чтобы взять у Мигунова короткое пятиминутное интервью. Зачем? В том-то и дело — зачем… В ее диктофоне имелся небольшой экран, меньше спичечного коробка. Обычный экран, как на всех цифровых диктофонах, где высвечивается таймер, время, уровень громкости и прочая ерунда. Но когда она поднесла диктофон к лицу Мигунова, он увидел там мелкий текст, наподобие SMS-сообщения. Охранник в это время стоял рядом, по правую руку от него, чуть впереди, и, наклонившись, увлеченно разглядывал плоскую бутылку виски, которую журналистка только что вручила ему в качестве презента. Мигунов поднял глаза и встретился с твердым пристальным взглядом девушки-ребенка (она в это время говорила что-то, задавала вопрос, наверное). Да, и потом она еще спросила:

— Вы все поняли? Может, мне повторить еще раз?

В смысле, хорошо ли ему видно и может ли он прочесть то, что написано на экране.

Мигунов пробормотал:

— Все нормально, я все понял.

Он придвинулся поближе к диктофону, читал текст и одновременно тоже говорил что-то, как бы отвечая на вопрос. Текст на экране постепенно перемещался вверх, снизу выплывали все новые и новые строчки. Он волновался, боялся что-то пропустить, что-то не так понять, забыть. К тому же надо было поддерживать видимость разговора, чтобы охранник ничего не заподозрил.

Пять минут пролетели быстро. Журналистка, он даже не запомнил, как ее зовут, убрала в сумку тетрадь и диктофон, в шутку пожаловалась охраннику, что ей не дали больше времени на интервью, а такое короткое не окупит и половины расходов на дорогу и прочее.

Охранник — тоже в шутку, наверное, — предложил взять интервью у него, что разом решит все ее финансовые затруднения. Она рассмеялась, попрощалась и вышла. На Мигунова даже не посмотрела. Его же опять поставили в лягушачью позу и отволокли обратно в камеру.

…До самого вечера он твердил про себя прочитанный на экране диктофона текст. Укладывал его в голове, привыкал, запоминал, думал… Хотя ничего особо сложного или непонятного в тексте не было.

Ему предписывалось, ни много ни мало, убить кого-нибудь из персонала колонии или заключенных. Тогда против него возбудят новое уголовное дело. На время следствия его переведут в СИЗО в Заозерск, а потом — в Иркутск, где находится областной суд, поскольку тяжкие преступления, включая убийства, являются подсудностью областного суда. Там, на следствии или в суде, организовать побег будет гораздо легче, чем здесь, в колонии. Таков был первый этап операции, после выполнения которого он получит дальнейшие инструкции…

Вот такой расклад ему предлагался. Кто предлагал? У Мигунова на этот счет сомнений не было. Горстке активистов из «Неспящих» мысль об убийстве вряд ли пришла бы в голову. Любчинскому и прочим адвокатам из «Архипелага» — тем более. Остается лишь одна фигура: его покровитель, работодатель, его демон и ангел-хранитель в одном лице — ЦРУ. Вот уж кто никогда не стеснялся в средствах, это верно…

А если — ловушка? Если провокация? Но к высшей мере его все равно не приговорят, хуже, чем есть, уже не будет. Значит — надо действовать, следовать инструкции. Убить человека. Кого-нибудь, безразлично кого.

Мигунов осторожно пошевелился, повернул голову. На самом деле вопрос «кого» даже не стоял. У него был один-единственный кандидат на роль трупа, абсолютный победитель в этой номинации.

Луч прожектора с вышки на миг осветил камеру. Блинов лежал на спине, уложив руки вдоль туловища, и храпел. Настоящий храп сымитировать сложно — это почти всегда сложная «музыкальная» фраза, состоящая из нескольких повторяющихся сипов, горловых бульканий и подвываний. Блинов ничего не имитировал, он спал. Все складывается одно к одному, подумал Мигунов. Сон Блинова, убийство, побег. Свобода. И опять сон — его сон… Как же он выспится на воле!

Он приподнялся на кровати, сбросил ноги на пол. Скрипнула откидная рама. Блинов издал горлом какой-то новый клокочущий звук, но тут же захрапел снова. Мигунов уже стоял на ногах. Нагнулся, поднял с пола оружие. Когда-то у него был штатный армейский «Макаров», в революционных фильмах больше использовались «наганы» и «маузеры», в китайских боевиках — нунчаку и сюрикены. Доводилось ему пользоваться спецсредством: иглой с ядом, и обычным электрическим током — 220 вольт. В особорежимной колонии ничего этого не было. В роли оружия должны были выступить его носки. Заскорузлые от грязи носки, которые он, за неимением кляпа, сунет в пасть Блинову, чтобы быстрей придушить его. По телу прошла приятная дрожь, настолько эта мысль показалась ему правильной и естественной, даже полезной для организма, как стакан свежевыжатого фруктового сока или, лучше, сухого вина.