Херувим. Книга II - Полина Дашкова Страница 3

Занавески бились и трепетали в определенном музыкальномритме и Владимиру Марленовичу стало казаться, что это пустые кружевные рукавапризрачного дирижера. Таким образом, окно превращалось в живот гигантскогомаэстро, и если продолжить игру, то головой мог послужить плавно искривленныйфарфоровый овал настенных часов.

Часы эти Владимир Марленович купил пару лет назад вмаленьком городке Фигерасе на границе Испании и Франции в театре-музее Дали.Знаменитыми мягкими часами были заполнены все сувенирные лавки городка.Расплавленное время в виде ювелирных украшений, кофейных чашек, статуэток издерева, серебра, хрусталя, фарфора, вазочек, пепельниц, зажигалок и собственночасов, от огромных напольных и настенных до маленьких наручных, смотрело натолпы оголенных туристов и усмехалось кривым шутовским циферблатом. ВладимирМарленович купил на память один из самых дорогих образцов и повесил над окномспальни своей греческой виллы. Как и все часы в доме, эти показывали не местноевремя, а московское. Сейчас обе стрелки сомкнулись на двенадцати и получилсятонкий правильный нос. За рот вполне могло сойти треугольное фирменное клеймовнизу.

Маэстро покачивал своей кривой овальной головой в тактнеслышной, но безусловно патетической музыке, размахивал пустыми рукавами и былнастолько отчетлив, что Владимир Марленович не сумел избавиться от него, дажезажмурившись.

Следовало встать и начать день. Дверь бесшумно открылась,вошла горничная Оксана, беловолосая, маленькая, с тонкой талией и полнымитупыми щиколотками. Ее каждый раз привозили с собой из Москвы. За первые двадня она обгорала до красноты, но все равно все свое свободное время проводилана пляже.

Владимир Марленович требовал, чтобы прислуга в доме ходила вмягких тапочках на плоской резиновой подошве. Оксана стеснялась своегомаленького роста и постоянно приподнималась на цыпочки. Несколько секундВладимир Марленович слушал ее тихое, тактичное сопение. Она стояла у двери и незнала, что делать.

- Я не сплю, детка, - произнес он, - заходи, не стесняйся.

- Доброе утро, Владимир Марленович, - голос ее прозвучал какдалекий сухой шелест. Он заметил, что она избегает смотреть ему в глаза, ибыстро, равнодушно спросил:

-Стас не появлялся?

Она вздохнула и отрицательно помотала головой.

- Ну что ж, пора вставать, - Владимир Марленович спустил напол худые безволосые ноги. Оксана поспешно подала ему халат и отвернулась.

Пронзительно, неприятно крикнула чайка у самого окна. Застеной послышался легкий резиновый скрип. Замерев на миг, Владимир Mapленовичувидел совершенно отчетливо, словно стена была прозрачной, как охранник Николайподкатил кресло ближе к телевизору, бережно погрузил в бархатную мякоть свойжелезный зад, не глядя, нащупал пульт на журнальном столе. Огромный плоскийэкран несколько секунд мерцал и переливался, как ртуть, потом наполнился яркимирекламными красками, визгом и грохотом молодежной музыки. Николай переключил надругой канал. Там звучал знакомый голос русского комментатора.

- Что должно было произойти, чтобы наш Коля опоздал кдвенадцатичасовым новостям на целых пять минут? - громко спросил ВладимирМарленович и подмигнул Оксане. Она улыбнулась не разжимая губ и стала похожа наярко-розового игрушечного лягушонка. - Ну да, конечно, вчера вечером он слишкомувлекся омарами и, вероятно, провел бессонную ночь. Надеюсь, ты дала емуактивированный уголь?

На отдыхе за границей отношения между хозяевами и прислугойстановились теплее и проще, чем в Москве.

За стеной гудели голоса. Ведущий переключался накорреспондентов. Слов невозможно было разобрать. Владимир Марленович отправилсяв ванную и, уже закрывая дверь, услышал треньканье телефона. Оксана взялатрубку и по ее спокойному тону он понял, что это был вовсе не тот звонок,которого он ждал уже вторые сутки.

Стас уехал на мотоцикле, сказав, что вернется к вечеру, иисчез. Здесь, на маленьком Корфу, Владимир Марленович не волновался за жизньсына. О том, что Стас отправился в Грецию вместе с родителями, никтопосторонний не знал. Однако генерала раздражало хамство, наплевательство. Послевсего пережитого, после долгих серьезных разговоров, после всех этих смиренных"я понял... больше не буду...", Стас опять выключил телефон и с тупымупорством не давал знать о себе.

Генерал скинул халат перед зеркальной стеной. В ярком светекожа его казалась страшно бледной, даже чуть зеленоватой. Врачи запретили емузагорать, в этом году солнце было слишком активным. Впервые он ни разу не вышелна свой уютный пляж, не окунулся в море. Он оглядел себя с ног до головы, внимательноеи равнодушно, как будто это было чье-то чужое, безобразное тело. Правда,безобразное, с тонкими руками и ногами, узкими покатыми плечами, но массивнымтуловищем, дряблым брюхом, складчатым обвислым валиком вокруг талии.

Владимир Марленович встал на весы. Стрелка затрепетала иостановилась на восьмидесяти. За последние две недели он сбросил десятькилограммов. Ничего удивительного. Он пережил сильнейший стресс. Но сейчасможно было немного успокоиться. Перед отъездом он заплатил полковнику Райскому пятьдесяттысяч долларов наличными. Теперь полковник действовал не как его приятель ибывший подчиненный, а как нанятый и оплаченный сотрудник. Так оно всегдаверней. Райский доложил генералу, что для Стаса создан двойник. Некий военный,майор, профессионал, должен принять огонь на себя. На время он займет местоСтаса, поселится в его квартире и сделает все возможное, чтобы приблизитьразвязку.

Это было даже больше, чем генерал ожидал от своего бывшегоподчиненного. Райский организовал охрану на самом высоком уровне. Впрочем,полковник не только отрабатывал полученные деньги, но и решал свои собственныепроблемы. Он мечтал о генеральских погонах и знал, что за живого Исмаиловаполучит их непременно.

За жизнь сына Владимир Марленович волновался теперь значительноменьше. Но стресс сменился тяжелой депрессией. Генерал целыми днями лежал надиване в гостиной, глядя в потолок, или сидел, задумчиво уставившись в окно. Онне мог читать, смотреть телевизор, гулять теплыми вечерами по чудесномупобережью. Он почти ничего не ел. Не хотелось. Во рту постоянно был какой-тоновый вкус, слабый, но стойкий и чрезвычайно неприятный. Горько-соленая резинаили что-то в этом роде. И тот же вкус приобретала любая пища, от персиков дожареной баранины.

Слезая с весов, он поскользнулся. Пушистый коврик поехал подногой. Он ухватился за борт ванной, неловко повернулся и чуть не закричал. Емупоказалось, что внутри у него взорвалась осколочная граната. Обливаясь ледянымпотом, он опустился на пол, скрючился, обнял руками трясущиеся колени и сиделтак, слегка покачиваясь, пока боль не утихла немного. Затем осторожно поднялся,открыл зеркальный шкафчик. Там, в самой глубине, он отыскал небольшуюпластиковую баночку. Этикетка была содрана. Внутри лежали желтоватые крупныетаблетки. Он отправил в рот сразу две и принялся жевать, не запивая и неморщась от горечи.