Золотые эполеты, пули из свинца - Сергей Зверев Страница 3

– Позвольте представиться вам, сударыня, – продолжал меж тем ее оппонент, – поручик Лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, князь Сергей Михайлович Голицын. А вот этот офицер, любезно согласившийся принять пари, – прапорщик 5-го гусарского гвардейского Александрийского полка Николай Степанович Гумилев. Храбрец, известный русский поэт и путешественник. Приходилось слышать о таком? Ага, по вашим прекрасным глазам вижу, что приходилось. Скажу вам по секрету: среди гусар поэт – не такая уж редкость!

Тут Сергей Голицын был совершенно прав: достаточно вспомнить, что Михаил Юрьевич Лермонтов в двадцать лет был корнетом Лейб-гвардии гусарского полка. Александр Полежаев, поэт и бунтовщик, тоже служил в гусарах.

Николай Гумилев сдержанно поклонился.

Да, издавна, со времен легендарного Дениса Давыдова – поэта и партизана, друга великого Пушкина, в гусарском кругу царил веселый и лихой дух вольного офицерского братства с его отчаянной бесшабашностью, бравирующим презрением к опасностям и пренебрежительным отношением ко всяческой казенщине. «Гусар гусару брат!» – это были не просто слова. Впрочем, к троим уланским офицерам поручик Голицын и прапорщик Гумилев тоже относились как к своим боевым братьям-кавалеристам, тем более что Николая Гумилева перевели в гусары из полка, где служили эти трое, всего лишь месяц тому назад.

– Я так понял, что корнета Алексея Ланского вам представлять нет необходимости? – продолжил поручик Голицын. – Услышал, на стенке сидючи, как вы, сударыня, с Алешей здоровались…

– Так точно, господин поручик! – кивнул молоденький уланский корнет, опередив вконец засмущавшуюся девушку. – Мы с очаровательной Натали в некотором смысле родственники… Правда, очень дальние.

– Позвольте поинтересоваться, сударыня, кого мы имели честь повстречать? – спросил Сергей Голицын, представив дальней родственнице корнета Ланского двоих штаб-ротмистров.

– Наталья Вяземская. Возможно, я была слишком резка, но… Поручик, ваш поступок свидетельствует о вашей храбрости, отваге… – Девушка с трудом подбирала слова и была чудо как хороша в своем смущении. Легкий ветерок с залива донес до ноздрей Сергея Голицына нежный и тревожный аромат «Violet– te de Parme», дорогих парижских духов. – Поступок соответствует вашим понятиям о чести, не так ли? Но… Какое отношение он имеет к патриотизму?

– Бог мой, но при чем тут патриотизм, скажите на милость? – несколько растерянно отозвался поручик. – Честь – честью, патриотизм – патриотизмом. Одно другому не помеха!

– Вы так полагаете? – Наталья ответила вопросом на вопрос, а затем с некоторым пафосом в голосе закончила: – Была бы у меня возможность, я бы доказала вам, что такое настоящий патриотизм!

«Лучше не надо! – мысленно усмехнулся Сергей. – Это просто превосходно, что возможности такой у вас, мадемуазель, не просматривается. Бодливой корове, как известно, Бог рогов не дает. Знаю я, чем заканчивается демонстрация настоящего патриотизма такими вот пылкими натурами с горящим взором. Убежит на фронт, и, пока ее поймаешь да спасешь, семь пар казенных сапог стопчешь. Но до чего же она хороша! Амазонка, дикая орхидея…»

Голицын действительно знал, «чем это заканчивается». Владимирский крест Сергей получил по личному рескрипту императора Николая II именно за спасение самовольно сбежавшего на турецкий фронт и угодившего в плен юного великого князя Николая…

Разговор о патриотизме увял сам собой: Вяземская не была расположена к продолжению спора. Алексей Ланский помог Наталье оседлать гнедую кобылку, и вот уже прелестная всадница в красном платье скрылась из глаз господ офицеров, которые отправились к двум извозчичьим пролеткам, поджидавшим молодых людей около Никольской церкви. Пора было возвращаться в Петроград, чтобы отметить победу Голицына в «Бродячей собаке».

Начавшаяся в августе 1914 года война между странами Тройственного союза и Антантой (в России ее называли Великой войной) принесла массу сюрпризов генштабистам обеих противоборствующих сторон. Не одни высоколобые теоретики военного дела, но и полевые офицеры, непосредственно командующие войсками на полях сражений, только в затылках почесывали: так воевать их не учили! Минометы, бронепоезда, боевые аэропланы, подводные лодки… Боже милосердный, а отравляющие газы?! Кто бы мог подумать, что дело дойдет до применения столь мерзкого и бесчеловечного средства, которое и оружием-то язык не поворачивается назвать! Каких только новых средств уничтожения себе подобных не придумали изобретательные люди…

Но главный сюрприз заключался в том, что изменился сам характер военных действий, война затягивалась, она оказалась совсем не такой скоротечной, как мнилось в ее начале.

К концу осени 1914 года маневренная фаза войны, которая характеризовалась стремительными перемещениями громадных армейских группировок, закончилась. На всех фронтах установились стабильные линии противостояния. То та, то другая сторона время от времени пыталась прорвать вражеские позиции, но безуспешно.

…Это был настоящий ад: на каждый метр фронта обрушивался ливень снарядов! Но как только густые цепи пехоты выходили из своих окопов и устремлялись вперед, солдаты противника выбирались из блиндажей, устанавливая пулеметы.

Идущие в атаку беззащитны, и пулеметные очереди косили их сотнями. Иногда наступающим удавалось продвинуться на несколько сот метров, но почти всегда очень дорогой ценой. Что же мешало многочисленным полкам достичь решающего успеха?

Траншеи, проволочные заграждения, минные поля и главное – пулемет, который безраздельно господствовал на полях сражений. Громадные потери в живой силе заставляли солдат буквально закапываться в землю. В результате фронты превращались в сплошную «застывшую» линию окопов.

Воюющие стороны предпринимали попытки взломать фронт, и в первую очередь с помощью мощной гаубичной артиллерии. Но уничтожить всех солдат противника не могли даже самые грандиозные артподготовки. Те военачальники, которые пытались воевать по старинке, в лоб атакуя линии превосходно укрепленной и глубоко эшелонированной обороны, для собственных войск были страшнее любого неприятеля, поскольку за локальные успехи платили в полном смысле реками крови, жизнями сотен и тысяч своих солдат.

Такое бессилие средств наступления перед средствами обороны стали называть «позиционным тупиком».

Правда, появились броневики – автомобили и трактора, обшитые листами броневой стали и вооруженные пулеметами. Появились даже первые танки, громоздкие чудовища, неуязвимые для пуль. Они двигались в боевых порядках пехоты, преодолевали окопы и проволочные заграждения, подавляли вражеские пулеметы. Но, во-первых, таких сухопутных дредноутов было еще слишком мало, а во-вторых, и это главное, они оставались слишком медлительными, неуклюжими, неповоротливыми и не могли пока что вывести военные действия из позиционного тупика.

Военная панорама весны 1916 года – это застывшие фронты, бесконечные линии окопов и заграждений из колючей проволоки, избороздивших, как шрамы, лицо Европы; укрытые брустверами тяжелые орудия, окутанные гарью поля и леса; миллионы засевших в траншеях солдат, почерневших от порохового дыма, покрытых окопной грязью.