Самое справедливое убийство - Ольга Баскова Страница 3

— Ты не представляешь, сколько у нас с Колей было общего, — рассказывала она мне.

Имя доктора физических наук, профессора Сергеева, конечно, не так известно, как имя его жены, но его знают все, кто соприкасается с физикой. Впрочем, известность, стремление к славе никогда не волновали талантливых молодых ученых. Им нравилось заниматься исследовательской деятельностью, и они рука об руку шли к новым научным открытиям, одновременно защищая кандидатские и докторские. Когда защитилась Маша, Николай пригласил жену в самый респектабельный ресторан, сказав, что у него к ней есть очень важный разговор.

— Знаешь, Маша, — проговорил он, разливая по бокалам шампанское, — я подумал и пришел к выводу: на время нам надо остановиться.

— Как остановиться? Почему? О чем ты говоришь? — не поняла Клемма.

— Ты еще не забыла, сколько нам лет? — улыбнулся Николай. — Наука может подождать, а годы — никогда. Поэтому мы должны подумать о ребенке.

Маша потупилась. Действительно, в этой суете им некогда было поразмыслить о детях. Разумеется, Николай прав. За плечами уже тридцатник. Пора остановиться.

— Ты у меня умница. — Она погладила руку мужа. — Кого ты больше хочешь — девочку или мальчика?

— Хочу, чтобы ребенок был похож на тебя, — рассмеялся Николай.

Машенька рассказывала, что никогда еще не чувствовала себя такой счастливой, как в тот вечер. Вернувшись из ресторана, они почти до утра проговорили о будущем ребенке и, довольные, быстро заснули, не подозревая, что беда уже поджидает их. На следующий день Марию вызвали в поликлинику и сообщили результаты очередного профосмотра мужа. Диагноз поверг ее в шок: Николаю ставили рак крови.

— Тогда врачи были гуманнее, — заметила Наталья Михайловна. — Они ничего не хотели сообщать больному, не посоветовавшись с его женой.

— Я почувствовала, как внутри меня что-то оборвалось, — рассказывала Мария. — Побелевшими губами я спросила, есть ли какой-нибудь шанс, ведь жизнь для нас только начиналась. Но врачи развели руками: от силы три месяца. Не помню, как я вернулась домой. Ничего не подозревающий Николай приготовил вкусный ужин, ожидая меня, суетился, приговаривая, что теперь должен вдвойне оберегать мать своих будущих детей, а я, собрав волю в комок, улыбалась, стараясь ничем не выдать своего подлинного настроения. И все же он что-то почувствовал. Я тут же придумала удачную отговорку: с детьми придется подождать, я была у врача, необходимо кратковременное лечение, иначе беременность невозможна. Помню, как он успокаивал меня, а я, дождавшись, когда он заснет, вышла на балкон и разрыдалась, понимая: моя жизнь кончена. Николая тоже вызвали в поликлинику. Не знаю, что ему сказали, объясняя необходимость некоторых процедур и постоянной сдачи анализов, однако он обо всем догадался. Даже понимая, что умирает, этот человек думал обо мне и никогда не позволял себе пасть духом. За несколько дней до смерти, лежа в больнице, Коля сказал мне: «Машенька, спасибо тебе за все. Если хочешь, чтобы я умер со спокойным сердцем, пообещай мне…»

— Я все для тебя сделаю. — Слезы сами текли по моим щекам, и муж не успевал вытирать их.

— Не надо скорбеть обо мне всю жизнь, — попросил он. — Выходи замуж и рожай детей. Фамилия Клемма нуждается в продолжении рода.

Я не стала говорить Коле, что не смогу выполнить его просьбу, хотя уже тогда знала об этом, знала, что другие мужчины для меня не будут существовать.

— Так сделаешь, как я просил? — Он с надеждой заглядывал мне в глаза.

— Да. — Я разрыдалась и выскочила из палаты.

Три года после Колиной смерти Маша не находила себе места. Она снова с головой ушла в науку: только занимаясь любимым делом, женщина могла забыть о съедающей ее боли. Боль постепенно утихала, но окончательно не прошла. В жизни Маши так и не появился другой мужчина. Будучи верующим человеком, Клемма говорила:

— Когда мы встретимся на небесах, он простит меня, он поймет…

И выйдя на пенсию, Мария продолжала служить науке.

— Все, что я сделала, посвящено ему, — говорила она. — Знаете, я договорилась с астрономами, и они назвали новую звезду именем Коленьки.

После этого разговора мы подружились. Она была так же одинока, как и я, так же нуждалась в человеческом общении, хотя ее телефон не умолкал: многие мечтали писать кандидатские и докторские под ее руководством.

— Они знают, что у меня материала на весь факультет, — смеялась моя подруга. — И они правы: он не должен лежать. Написать еще одну диссертацию я уже не могу, так пусть это сделают другие. Пусть мои открытия послужат стране.

Аспиранты не заставляли себя ждать. Мало того, от них не было отбоя. Но Маша больше двух никогда не брала. Вот и в последний год ее жизни с ней работали Ашот Геворкян и небез-ызвестный вам Анатолий Корниец.

— Корниец писал диссертацию? — вырвался у Павла возглас удивления.

— Представьте себе, молодой человек, — усмехнулась Наталья Михайловна. — Моя подруга говорила: Ашотик очень талантливый, и его ждет большое будущее, а Толик — просто трудяга поневоле, который пишет диссертацию ради самой диссертации. Однако она оценила это трудолюбие, к тому же Корниец жил с нами в одном доме, мы знали его родителей (этому парню, как и мне, жилплощадь досталась по наследству). Помогая своим подопечным, Клемма опять окуналась в любимый научный мир и забывала обо всем на свете. Помню, я даже ревновала ее: как ни придешь, сидят эти двое и слушают, разинув рты. «Их работы будут как конфетки», — гордилась приятельница. День защиты приближался, а вместе с ним — переломный момент в истории страны. Короче, грянула перестройка. Родители Геворкяна вместе с отпрыском благополучно отбыли в Штаты, ни словом не предупредив об этом Клемма. Все ее надежды теперь были связаны с Корнийцом, но тот в одночасье потерял интерес к диссертации, занявшись бизнесом.

— На меня неожиданно свалилось наследство, — говорил он мне при встрече, когда я начинала стыдить его. — Кандидатская не убежит, да и вообще, на кой черт она теперь нужна? Если есть возможность зарабатывать большие деньги, надо этим пользоваться.

Маша тяжело переживала их уход, но время шло, и подруга начинала смиряться с этим фактом. Я радовалась, видя, как обида и сожаление постепенно покидают ее, однако данной истории не суждено было закончиться. Однажды Маша прибежала ко мне вечером. Ее трясло, лицо покрылось испариной, руки дрожали.

— Посмотри. — Она бросила на стол журнал «ВИНИТИ», трясущимися руками открыв нужную страницу. Я неплохо знаю английский, но, естественно, могу оперировать терминологией только в своей области. Несколько знакомых слов в реферате мне ничего не сказали, зато имя автора прочитал бы любой. Им являлся Ашот Геворкян.

— Это тезисы его диссертации. — Маша тяжело опустилась на стул. — Здесь есть засекреченные данные. Мы ведь работали с ним в секретных архивах. Ты понимаешь, о чем я хочу сказать?