Непойманный дождь - Надежда и Николай Зорины Страница 3

Недавно я узнал, что мой компьютер перекочевал к Алексу. И не только мой, но и Тонин. Мама жутко испугалась, что зараза перейдет и на сестру, что и с ней однажды может произойти то же. Испугалась и приняла срочные меры — очистила от скверны дома своих детей, пресекла все пути к отступлению. Все правильно, так и надо было. Я и сам теперь ярый враг этого дьявольского изобретения. Я боюсь, я… ей так благодарен. Только иногда становится тошно.

Я честно старался. Я положил все силы на то, чтобы жить по предписанию врача. Я смог так жить, и, даже когда из недр моей не до конца поправившейся души поднимался протест, я подавлял его. Но взбунтовалась действительность. И только тогда взбунтовался и я. Несмело, наполовину, да нет, лишь на треть. Я не бросил работу курьера и в квартире не заперся, но отказался от назойливой опеки моих близких. Не потому, что не захотел окончательно выздороветь, не потому, что решил вернуться в прошлое, не потому, что эта новая жизнь не по мне, работа курьера не по мне, чинить краны не по мне, — это по мне, по мне, я не враг себе, я все понимаю! — а потому, что мне нужно время, немного времени, для того чтобы решить… Разрешить наконец эту задачу: отчего вдруг взбунтовалась действительность, что все это значит. Что означает такой феномен: вы звоните в дом, вам не открывают, а между тем… Когда решу, разрешу, я успокоюсь и снова вернусь на путь истинный, на путь по двум рельсам. А пока…

Все началось с письма. С обыкновенного заказного письма — совсем по моей специальности. С обыкновенного заказного письма, которое я должен был доставить по самому обыкновенному адресу: Ильина, 37, самому обыкновенному получателю: Валуеву Анатолию Исаевичу. Подобных писем я разнес чертову прорву. Подойдя к Ильина, 37, я совсем не ожидал подвоха, позвонил, как обычно, в дверь… Открывать мне не торопились. Из почтового ящика торчала газета, в глубине дома лаяла собака, а дверь не открывалась. Это был отдельно стоящий, очень уютный на вид двухэтажный особнячок, ни одного жилого дома вокруг, только офисы. Я позвонил снова и, так и не дождавшись хозяев, пошел восвояси. Что ж, никого нет, придется наведаться позже. Но и позже, около пяти, я так никого и не застал.

На следующий день я получил новый пакет на этот же адрес, на то же имя и, чтобы не терять зря времени, решил подъехать туда сразу с двумя письмами к семи часам — видно, хозяев раньше дома не бывает. Еще издалека я увидел, что в окнах горит свет, а когда подошел ближе, услышал музыку: кто-то играл на фортепьяно. Позвонил, обнадеженный светом и звуками. Никто не отозвался, музыка, вопреки ожиданиям, не оборвалась. Детский голос закричал что-то из другой комнаты дома, взрослый, мужской, прокашлявшись, ему ответил. Я позвонил снова. Застучал мяч по полу, весело тявкнула собака — никакого внимания на звонок. Я вдавил кнопку до отказа. С небольшими перерывами давил минут пять. Дом на меня не реагировал, дом продолжал жить своей семейной вечерней жизнью: музыка (мать, вероятно), ребенок играет с собакой, отец (вероятно, Валуев Анатолий Исаевич) наблюдает игру, время от времени подавая реплики. Может, звонок испорчен? Но я слышу его. Я слышу, а они почему-то нет. Бросить письма в почтовый ящик, подделать подпись в квитанции, послать к черту этот странный дом? Самое правильное решение. Но я его почему-то отверг с негодованием и упрямо продолжал давить на кнопку звонка.

Так не бывает. Если люди не хотят открыть дверь, они затаиваются, затихают, делают вид, что их попросту нет, а эти хоть бы бровью повели: музыка играет и играет, ребенок, собака, мужчина… Я заколотил в дверь кулаком, подергал ручку — закрыто, — а музыка даже не сбилась с первоначального темпа. Завтра приду, обязательно завтра приду.

Назавтра был третий пакет. Ровно в семь (рабочий день два часа как закончился) я стоял на крыльце этого дома призраков. Музыка сегодня не звучала, женщина с кем-то разговаривала по телефону, работал телевизор — отец с сыном смотрели футбольный матч. Ненавижу футбол! На мои настойчивые звонки так никто и не прореагировал.

Ночью я вскрыл все три конверта.

Подушечки моих пальцев словно покусывают невидимые насекомые, и я никак не могу от них отделаться. Неприятное ощущение. Пытаясь стряхнуть этих фантомных тварей, я наигрываю несуществующую мелодию на несуществующем инструменте, будто одержимый музыкант, у которого внезапно из-под рук пропало фортепьяно, а он не может остановиться. Я играю на гладкой поверхности стола, на заплаканном окне, на подоконнике в кухне. Перемещаюсь по квартире и не могу унять бег своих пальцев. Я просто курьер, я честно хотел начать новую жизнь, всеми силами своей покореженной души желал спастись. Но вскрыл конверты — и спасение сделалось невозможным. В этих конвертах была переписка. В первом письме задавались вопросы, второе, удовлетворенное ответами, задавало новые, третье благодарило… Создавалось впечатление, что адресат получил оба первых письма. Получил, расписался. Но дверь не открыли, не доставил я писем! И вот же они, здесь, у меня.

Пальцы наигрывают, помимо моей воли наигрывают неведомую мелодию. Она звучала в тот, первый вечер. Я не помню, что это за мелодия, когда-то я ее слышал, давно, может, по радио, в детстве. В моем детстве всегда звучало радио, папа любил его слушать, а потом он умер, и радио умерло. Я не знаю, что это за мелодия, но пальцы наигрывают. Перемещаюсь в комнату, там, на столе — письменном, а раньше… — лежат незаконно распечатанные конверты — переписка. Перечитываю. В который раз перечитываю? Скоро кончится ночь. «Уважаемый Анатолий Исаевич! Комиссия рассмотрела Ваше предложение. Конкурс юных скрипачей действительно удобнее проводить в большом зале филармонии вашего города. Но как вы организуете распределение мест…» — из письма первого. «Комиссия согласна с предложенным Вами распределением мест, но остается неясным состав жюри. Не все предложенные Вами кандидатуры отвечают требованиям предстоящего мероприятия… Если Вы замените третий и пятый номера списка, комиссия снова рассмотрит…» — из второго письма. «Сообщаем Вам, что комиссия утвердила новых кандидатов в члены жюри. Благодарим за проделанную работу…» — из письма треть его. Зачем я их распечатал, зачем прочитал? Пальцы бегают по невидимым клавишам — я не доставил этих писем адресату, он, Валуев Анатолий Исаевич, их не мог прочитать, но вот переписка. Да он и не успел бы ответить, никакие заказные письма так быстро не доходят! Принимаюсь перечитывать заново, может, я что-то неправильно понял? Нет, все правильно, все так и есть, что же мне делать дальше? Притворяться обычным курьером больше ведь не получится.

Утро. Через два часа мне выходить на работу, через час примерно позвонит мама, а я так и не решил, как теперь стану жить.

Спрятать письма и забыть, спокойно продолжать свой простой путь.

В половине восьмого вечера я стоял на крыльце дома 37 с четвертым письмом. Все было как в первый вечер: музыка, мячик, ребенок, собака, мужское покашливание. Позвонил для проформы, прекрасно зная, что мне не откроют. Подождал для проформы — не открыли. Обогнув дом, я стал проверять окна первого, темного этажа. Одно из них оказалось не запертым, лишь прикрытым. Толкнул раму, подтянулся на руках и оказался в комнате, судя по запаху давно нежилой. Щелкнул зажигалкой — да, обыкновенная комната: шкаф, стол, маленький диванчик, у стены стулья в ряд, на полу ковер. Здесь музыка была не слышна, и никаких других звуков не слышно — все это там, на втором этаже, у них, наверное, прекрасная звукоизоляция. Осветил дверь, вышел в коридор — тишина и тоже темно. Направо лестница — мне туда. Вот сейчас поднимусь и все пойму.