Королевский судья - Сандра Лессманн Страница 3

Он потерял все, что ему было дорого и близко. Теперь у него нечего отнять. Неужели он столько нагрешил, что Бог так наказывает его? Неужели отныне его удел — отчаяние одиночества? Иногда он завидовал суеверным католикам, ощущавшим присутствие своих святых, а под покровом Богоматери обретавшим защиту. В таком утешении ему, протестанту, было отказано. Какой бы неразумной ни казалась ему римская вера, в этот момент он понял, почему немногие оставшиеся в Англии католики так упорно держатся за нее.

Сэр Орландо не мог оторвать глаз от дохлой крысы, символа смерти. Пустоту в душе постепенно сменила тупая внутренняя боль, давившая на грудь. При мысли о его доме на Ченсери-лейн теплее ему не стало. Несмотря на богатую обстановку, он казался пустым и холодным. Там судью ждала только грубая племянница, недовольная жизнью и обвинявшая его в том, что он не смог выгодно выдать ее замуж.

Как во сне, Трелоней двинулся вперед и остановился, только когда громкий гул голосов пирующих бражников подсказал ему, что рядом таверна. Недолго думая Трелоней вошел и в густой пелене табачного дыма поискал глазами какой-нибудь дальний столик, собираясь заглушить боль в груди вином.

Проснувшись, он не мог понять, где находится. Кто-то грубо рылся в его одежде. Думая, что его хотят ограбить, он инстинктивно начал защищаться и замахал руками. Незнакомый голос что-то прокричал, но судья ничего не понял. Он услышал хлюпанье шагов по грязи. Когда к Трелонею вернулась способность видеть, в затуманенном вином сознании сфокусировался образ молодого человека со взъерошенными длинными волосами. Он наклонился над ним и спросил с сильным ирландским акцентом, непривычное звучание которого вселяло в Трелонея неясный страх:

— Вы ранены, сэр? Вам помочь?

Молодой ирландец положил его руку себе на плечо, чтобы помочь подняться. Беспомощный сэр Орландо решил, будто это ограбление, и уже ожидал удара кулаком или ножом. Собравшись с силами, он оттолкнул юношу, с трудом приподнялся с земли и схватился за шпагу. Но не успел он вытащить ее из ножен, как ирландец уже легко отпрыгнул, причем довольно далеко. Он закричал, гневно тряся кулаком, и в его голосе слышалась ненависть:

— Так подохни, как уличное дерьмо, проклятый англичанин! Мне-то что за дело! — и исчез в ночи.

Трелоней с большим трудом держался на ногах. Обычно он не пил и всего несколько раз в жизни напивался до бесчувствия. Лишь спустя некоторое время он смог понять, где находится. Трелоней не помнил, как вышел из таверны, как заснул по дороге. Он провел рукой по бедру и с удивлением обнаружил свой кошелек на месте. К счастью, он проснулся еще до того, как ирландский жулик успел его ограбить.

Подул легкий освежающий ветер. Трелоней поправил сбившийся плащ и плотнее закутался в теплую ткань. Сориентировавшись в темноте, он побрел по уличной грязи в направлении Ченсери-лейн. Подойдя к своему дому, он, шатаясь, постоял на пороге и, нетвердо ступая, поднялся в спальню. Племянница и слуги мирно спали. Никто не беспокоился о том, вернулся он или нет. Когда судья опустился на край кровати с балдахином и с трудом снял башмаки, на него навалилась бесконечная усталость.

Дверь тихо отворилась, и вошел заспанный камердинер Мэлори, чтобы помочь ему раздеться. Сочувствующий взгляд Мэлори так ясно свидетельствовал о жалком виде хозяина, что судья в раздражении схватил свой заляпанный грязью башмак и швырнул им в камердинера.

— Убирайся! Оставь меня одного! — зарычал он. — Оставь меня!

Мэлори молча повиновался, бросив на судью еще один печальный взгляд. Трелоней зарыдал и спрятал лицо в ладонях. Затем, как был, в верхней одежде, повалился на кровать и заснул беспокойным сном.

Его разбудил неприятный зуд во всем теле. Во сне он расцарапал себя до крови.

Был уже день. Растерянно осмотревшись кругом, Трелоней обнаружил, что предметы его одежды за ночь как будто ожили. Что-то шевелилось в складках ткани, ползало под жилетом, под рубашкой, впивалось в тело и жадно сосало кровь. С отвращением судья спрыгнул с кровати, сорвал с себя парик, одежду и бросил их на пол. Все кишело вшами.

Трелоней не мог сдержать смачного ругательства. Он ненавидел этих мелких мучителей и всегда следил за чистотой, чтобы и духу их не было. Следовательно, он мог подцепить этих паразитов только вчера в таверне — в наказание за безбожное пьянство, в котором он тщетно пытался найти забвение.

Трелоней хотел было позвать своего камердинера, как его взгляд упал на груду одежды. Он осторожно отложил лежавшие сверху рубашку и жилет и в недоумении посмотрел на плащ. Только сейчас он увидел — это был не его плащ. И тогда он понял, откуда взялись вши. Должно быть, уходя из таверны, он по ошибке захватил чужой плащ. Темнота и затуманенный рассудок не дали ему заметить ошибку. Так что во всех неприятностях виноват только он сам.

В раздражении судья позвал Мэлори, пытаясь не обращать внимания на мучительный зуд по всему телу от укусов назойливых насекомых. Но это было бесполезно. Он все время невольно расчесывал себя до крови, вся кожа покрылась царапинами.

Рано утром Ален отправился к «Павлину». В дверях он остановился, поискал глазами своего друга и увидел его за столиком в дальнем углу. К удивлению Алена, тот был не один и беседовал с женщиной в длинном плаще с капюшоном. Ее лицо скрывала черная бархатная маска. Женщины самых разных сословий уже давно, следуя моде, ходили по улицам в масках. С одной стороны, это им помогало остаться неузнанными, с другой — защищало кожу от ярких солнечных лучей.

Когда заинтригованный Ален подошел ближе, женщина уже уходила. Ее плащ прошелестел по руке Алена. Он уловил запах дорогих духов. А поскольку на уме у него было одно, он тут же решил, что это любовница его друга, хотя тайная связь не очень-то вязалась с обликом Иеремии Блэкшо, всегда довольно щепетильного. Кроме того, дама в маске была, судя по всему, благородного происхождения, а не заблудшей горожанкой. Это смутило его, Сгорая от любопытства, Ален подошел к столику друга и присел.

— У вас гости, как вижу. Кто эта прекрасная незнакомка?

— Откуда вы знаете, что она прекрасна? — усмехнулся Иеремия. — Вы ведь не видели ее лица.

— Зато видел нос. — Лукаво улыбаясь, Ален потеребил свой нос. — Достаточно уже грациозности ее движений и гордой посадки головы. А я всегда считал вас невосприимчивым к женским чарам.

— Ален, вы очень тонкий наблюдатель, но, к сожалению, неверно толкуете то, что видите, — отвел Иеремия подозрения своего старого товарища.

— Тогда вы еще больший глупец, чем я думал, если не оценили такую обворожительную женщину, — заявил Ален.

Он пристально всмотрелся в непроницаемое лицо друга и вздохнул. Он так и не научился читать по нему. Это было длинное узкое лицо с высоким выпуклым лбом, глубоко посаженными выразительными глазами и выступающими скулами. Нос напоминал клюв хищной птицы, от него к углам рта спускались складки, сильный острый подбородок выдавался вперед. Фигура Иеремии была так же худощава, как и лицо. Ален не сомневался в том, что тот по-прежнему вел аскетический образ жизни. Если бы не мелкие морщинки в уголках глаз, можно было сказать, что он почти не изменился. Даже в гладких темно-каштановых волосах, которые он, как и большинство мужчин, носил до плеч, не блестела седина.