Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин - Диана Кирсанова Страница 3

– Ты не можешь любить «его»! «Его» еще нет, это только тканевое образование, ничтожное, ничего не соображающее – господи, даже названия для него нет, разве вот только что «зародыш», фу, какое отвратительное слово!.. «Зародыш»! Катька, ну ты же просто упрямишься! Повторяю еще раз: ребенок мне не нужен. А ты нужна. Всего одна операция, каких-то пять минут, она даже не болезненная, знаешь, сейчас медицина очень далеко продвинулась…

– Ты не любишь громких слов, и я тоже их не люблю, – сказала она, и я физически почувствовал, что меня толкнули в грудь, – нет, не ударили, а просто толкнули, чтобы я отступил с дороги. – Но выбор, который ты предложил мне, совсем невелик. Я беременна. И лишить ребенка можно либо отца, либо жизни. Я не убийца.

Я помолчал.

– Ну что ж… Это твой выбор.

– Да. И я рада, что он сильно отличается от предложенного тобой.

Распрощались мы очень вежливо.

* * *

В общем, у меня образовался свободный вечер. Вернее, небольшой кусочек такого вечера, потому что с тех пор, пока мы с Мариной занимались любовью (кстати, в постели она была столь же сильна и самоуверенна, как и в жизни), а потом выясняли отношения, а после я еще узнал много интересного от Катьки, ноябрьский сумрак сгустился настолько, что его уже следовало называть ночью.

Было прохладно, но все же теплее, чем обычно бывает в конце ноября. Листья с деревьев уже облетели, но погоды стояли сухие и безветренные – так что москвичи имели лишнюю возможность не «пересаживаться» раньше времени из плащей в утепленные пальто и дубленки. Для кого как, а для меня это имело значение: из-под курточек и плащей легче разглядеть ножку, прицокивающую каблучком по асфальту, и – если особенно повезет – коленку, так ладно обтянутую гладким чулком, а также ручку, изящно поигрывающую зонтиком…. Конечно, это не весна, когда разодетые и надушенные девочки, на радостях, что повыскакивали из шуб, трещат крыльями и порхают вокруг тебя, как бабочки в Панамском национальном заповеднике. Нет, весна – совсем другое дело… Но и осенью можно натолкнуться на девчонку, которая на некоторое время станет твоей судьбой…

Впрочем, размечтался я все равно напрасно. В такую темень нельзя разглядеть не то что ножку-ручку, но и в принципе какую-либо фигуру, особенно если этой фигуре пришла в голову недобрая мысль перебежать дорогу в неположенном месте!

А случилось именно это. Сосредоточенно глядя перед собой, я повел машину к выезду на шоссе, как вдруг – в темноте это было еле различимо – слева от ветрового стекла мелькнула чья-то невысокая фигура. Коротко ругнувшись, я резко затормозил, машину повело вправо, но тело пешехода уже потеряло равновесие и свалилось прямо под колеса. За секунду до того как нажать на тормоз, я увидел белую руку, на секунду взметнувшуюся перед моими глазами по ту сторону стекла.

– Твою мать!! – от души ругнулся я и выскочил из машины.

Столпившиеся у автомобиля люди – человека четыре – передали мне из рук в руки целую и здоровую правонарушительницу. Пухленькая, кругленькая, как пончик, девушка с вымазанным грязью и исцарапанным во время падения лицом, в съехавшем набок берете, в грязном пальто с разорванным рукавом стояла передо мной и неловко улыбалась улыбкой слабоумной.

– Цела? – Я в одну минуту расстегнул на ней пальто, так же быстро и никого не стесняясь ощупал руки, плечи, колени. – Ты что ж такое творишь, идиотка несчастная?! Если решила с жизнью покончить – тогда тебе к психиатру надо, а не на полосу встречного движения! Цела, я спрашиваю?!

– Ой, я ничего… Ой, я цела, спасибо… Ой, я нечаянно…

– Что тут случилось? – Голос, которым это было произнесано, не оставлял сомнения в том, что он принадлежит автоинспектору. Так оно и оказалось: бдительный страж, раздвинув толпу, стоял около нас и уже тянул из нагрудного кармана служебный блокнотик. – Давайте-ка по порядку, граждане. Итак: что случилось? Кто пострадавший? Кто виновный? Где свидетели?

– Да какие свидетели, какой виновный, – загудели вокруг. – Она, вот эта вот, малахольная какая-то… Стояла-стояла на обочине и вдруг как кинется! Да таких сажать надо! Дура она, товарищ лейтенант.

– Гм… Сержант! – поправил гаишник. – Дура или не дура, а факт нарушения налицо, и я должен запроко… запротро… тьфу ты!!! Запротоколировать! – с ненавистью выплюнул он. – Ваша фамилия?

– Любшин.

– Документы, права на машину.

– Пожалуйста. Но имейте в виду, товарищ сержант, я ничего не нарушил. Она сама…

– Действительно, сержант, девка-то сама…. – загомонили вокруг.

– Разберемся.

– Я… Можно мне сказать? – внезапно подала голос малахольная. – Стас и в самом деле ни в чем не виноват. Я действительно…

– Что?

– Ну, бросилась.

– Под колеса? К нему?

– Ну, да.

Старшина медленно закрыл мой паспорт и воззрился на нарушительницу:

– Да ты что? Зачем?! Может, ты больная? Может, тебе «ноль-пятую» бригаду вызвать?

– Зачем «ноль-пятую»? – простучала зубами пышка.

– Затем, что самоубийц у нас сразу в психушку отвозят! И под капельницы кладут! Зря, между прочим, делают. Лично я бы таких, как ты, которые намеренно под колеса бросаются, брал бы за ноги и головой об мостовую! Вся бы пыль из мозгов вышла!

Небольшая толпа, все еще не отходившая от моей машины, одобрительно загудела.

Пышка шмыгнула носом и промолчала.

Я тоже постепенно пришел в себя.

– Вы что, знакомы с этой… правонарушительницей? – спросил меня лейтенант.

– Первый раз вижу.

– Ну тогда как? Будем составлять протокол?

– Не надо протокола, – улыбнувшись ему, я достал из кармана корочку редакционного удостоверения. – Как я понимаю, жертва в данном случае – я, а я претензий к девушке не имею. И даже напротив, готов подвезти ее до места назначения. Чтобы другие автомобилисты в эту ночь спали спокойно.

– Имейте в виду, она вам машину помяла, – хмуро сказал старшина, которому, это было видно, все-таки очень хотелось составить протокол. – Если авто застраховано…

– Оно застраховано, но стоит ли обращать внимания на такие мелочи, – я еще раз улыбнулся инспектору своей фирменной улыбкой, которая, я знал это, разоружала очень многих.

– Гм… – Он все еще вертел мой паспорт и очень не хотел его выпускать из рук.

Я нежно потянул документ на себя, одновременно вкладывая в ладонь старшины вчетверо сложенную сторублевку.

Он затравленно оглянулся, но из четырех очевидцев около нас осталась стоять только бабка – божий одуванчик в шерстяной вязаной шапочке. Опираясь на клюку, она мелко-мелко трясла седой головой с выбившимися из-под шапки седыми буклями и пожевывала губами, под которыми тоже росло несколько жестких седых волосков. Бабка стояла в самом свете фар, и ее согбенная почти под прямым углом фигура в жуткой хламиде производила… б-рр! – вот какое впечатление она производила.