Небо Голливуда - Леон де Винтер Страница 3

– Я по объявлению. Семьдесят пять долларов в неделю. Могу я посмотреть комнату?

– Сколько человек? – Она не знала, что такое дружелюбие.

– Один.

– На какой срок?

– По крайней мере, на неделю. Возможно, на месяц.

– Сорок долларов – вперед.

– Нет проблем.

– Подойдите к двери.

Она исчезла.

Только теперь он увидел рядом с окошком металлическую дверь, покрашенную в такой же желтый цвет, что и стены. Дверь открылась, и женщина провела его к лифту.

Стены другого коридора, двери лифта и кое-где даже потолок покрывали граффити, которые практически не поддавались расшифровке. Кабина лифта тоже была вся изрисована, исписана и исцарапана. Первое время после освобождения он обещал себе не испытывать никаких чувств – ни обиды, ни сожаления, ни злости, ни стыда, ни любви, – словно робот, передвигающийся по городу. Лишь обеспечив себе более или менее приличное существование, он мог снова позволить себе раскрепостить свою душу. Но гостиничная атмосфера пробирала до дрожи. Даже в самые тяжкие моменты он не мог представить себе, что падет так низко.

К счастью, коридор на четвертом этаже оказался чистым. По толстому слою краски на стенах скользил луч света, пол покрывал прорезиненный черный материал (видимо, для удобства мытья), плинтусы и двери, хотя слегка поврежденные, но более или менее целые.

В углу, возле телефона-автомата стоял худой как щепка мужчина, одетый в нейлоновые спортивные штаны и майку. Он кивал в никуда, сжимая телефонную трубку между ввалившейся щекой и костлявым плечом.

Женщина сказала:

– Привет, Чарли.

Он бросил на нее панический взгляд:

– Привет, Деб.

Деб проводила Грина во второй коридор. Она открыла угловую комнату с двумя окнами, выходившими на Голливудский бульвар.

К своему удивлению, Грин обнаружил аккуратно застеленную постель с чуть откинутым одеялом, как бы зазывающим прилечь усталого гостя, старый телевизор, стул и что-то вроде серванта. Ванная комната в номере, с треснутой раковиной, туалетом, душем и полотенцами – все выглядело довольно чистым.

– Когда въезжаешь? – спросила Деб.

– Прямо сейчас.

– Кабельное телевидение. Горячая и холодная вода. Решайся сразу. Это одна из наших лучших комнат. Мы сдадим ее через пять минут.

Ей и не стоило расписывать достоинства комнаты – они говорили сами за себя. Он никак не ожидал увидеть здесь чистые полотенца.

– Беру.

– Сорок – вперед.

Он отсчитал четыре купюры по десять долларов.

– Зайди попозже за квитанцией.

Она оставила его одного, и он сел на кровать. Заскрипели пружины. Грин припал лицом к подушке и вдохнул аромат свежевыстиранного хлопка, без примеси запахов предыдущих постояльцев. У него был стол, стул, ручка, бумага, и он мог спокойно работать над сценарием, который должен был ознаменовать его разрыв с прошлым. Он сглотнул комок, застрявший в горле. Излишние непозволительные эмоции или реакция на дезинфицирующее средство? Могло быть и хуже. Грех жаловаться.

Дрожащими руками – как будто тело сопротивлялось намеренной бесчувственности – он распаковал чемодан, разделся и залез в душ. Грин решил арендовать почтовый ящик в Западном Голливуде – муниципалитете с хорошей репутацией, – чтобы скрыть место своего проживания. Как только у него появится постоянный источник доходов, он снимет квартиру у подножия Голливудских Холмов или к западу от Фэйрфэкса. Его лицо было мокрым – то ли от душа, то ли от внезапно вырвавшегося всхлипа.

«В этом городе адреса имеют важное значение, – подумал он. – Нужно уехать отсюда как можно скорее».

По телефону-автомату возле лифта Грин обзванивал предприятия, предлагавшие неквалифицированную работу на страницах «Лос-Анджелес таймс». Он был готов делать все: сидеть в приемной, работать представителем компании, поваром или охранником. «Мы ищем молодых сотрудников», – как правило, отвечали ему. Ему было сорок два.

Откуда ни возьмись рядом оказался ухмыляющийся Чарли. У него не было половины зубов, а те, что остались, догнивали. Огромные глаза на костлявом лице. Он прыгал туда-сюда, будто наглотался таблеток, – чокнутый фокусник.

– Ты поселился в четыреста двенадцатом?

Грин кивнул.

– Говорят, там жил Буковский. И Кероуак.

– Здорово.

– Классный вид из окна. И хорошая атмосфера.

– Да.

– Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся. Меня зовут Чарли. Договорились? Я живу в четыреста седьмом, уже почти два года. У тебя есть цветной телевизор?

– Не знаю точно. По-моему, да.

– Поставь его в черно-белый режим. Хорошо? Отключи все цвета. Сейчас же.

– Зачем?

– Просто сделай, как я говорю. Ладно? Потом все поймешь. Никаких цветов! Это самое важное! Никаких цветов!

Покачиваясь из стороны в сторону, он скрылся в своей комнате, рядом с телефоном-автоматом, оставив Грина одного. Он позвонил по следующему объявлению, гласившему:

«Учитесь и зарабатывайте одновременно. Набираем суперэнергичных, заинтересованных в карьерном росте продавцов».

* * *

Спустя полчаса он уже сидел в автобусе, едущем по направлению в Вэллей. Он надел единственный оставшийся у него костюм, темно-серый от «Хьюго Босс» за тысячу долларов (костюм не был конфискован, поскольку находился в собственности Грина еще до его проживания в Мэне), белую рубашку, синий галстук и до блеска начищенные ботинки. Латиноамериканцы разглядывали его с недоумением, испытывая неловкость при виде переодетого адвокатом пассажира. С тех пор как Грин приехал в Лос-Анджелес, не прошло еще и половины дня, но он уже очень торопился.

Автобус следовал по Голливудскому шоссе в сторону Вэллей. Шоссе пересекало Холмы Санта-Моники – сухую, дикую, извилистую местность – череду холмов, низин и скал, – простиравшуюся от западного побережья к высокогорью на востоке. Здесь никто не жил. Слишком обрывистые и неустойчивые склоны были не пригодны для застройки (хотя архитекторы и так позволяли себе многое – иногда на стальном или бетонном основании дома возводились у самого края ущелий), и было видно, что представляла собой эта область изначально: пустыню с колючими кустарниками, населенную койотами и грифами.

Холмы Санта-Моники переходили в плотно застроенные Голливудские Холмы. Некоторые виллы являлись точными копиями с тосканских оригиналов – фонтаны, декоративные сады, розарии, бассейны. Здесь построили себе дворцы звезды довоенного времени. Проложенное позже шоссе навсегда нарушило их покой, которого они тогда искали. Десяток транспортных потоков, не прекращая, громыхал в тени олеандров, бугенвиллей, кипарисов, пальмовых деревьев – молчаливых свидетелей вечеринок с участием Валентино, Чаплина, Пикфорд, Фэрбэнкса.