Инспектор и бабочка - Виктория Платова Страница 3

– Мой деверь работает в полиции, в Приштине. Так что я знаю, что к чему. Вдруг еще наслежу ненароком, а лишние следы вам не нужны, ведь так?

– Допустим, – вынужден согласиться Субисаррета. – И ничего подозрительного возле самого номера вы не заметили? Может быть, человека, выходящего из двери?

– Нет. Ничего такого не было. Да и не моя это работа – следить за дверями. Следить за людьми.

– Но кто-то же снял табличку?

– Думаете, убийца? – для просто горничной Лаура проявляет завидную сообразительность. Или она многое почерпнула из полицейской практики своего приштинского деверя.

– Вряд ли в планы убийцы входило, чтобы труп обнаружили так скоро. Ведь если бы табличка продолжала висеть, никто бы в номер не вошел, не так ли?

– Так и есть.

– А когда вы в последний раз видели постояльца живым?

– Точно мне не вспомнить… Погодите… Вчера была не моя смена… Кажется, позавчера. Позавчера утром. Я как раз закончила прибираться в соседнем номере, а он выходил из своего. Тогда еще у меня упало полотенце, а он его поднял.

– Из этого вы сделали вывод, что он – обходительный юноша?

Глаза Лауры на секунду стекленеют: уж не сболтнула ли она лишнего? не слишком ли перегнула палку с эпитетами в адрес постороннего? В адрес клиента отеля, к которым обслуживающий персонал, как правило, равнодушен. Если речь не идет о щедрых чаевых.

– Разве я сказала – «юноша»? «Молодой человек», вот как я сказала. Примерно вашего возраста.

– Мне тридцать пять.

– Все едино, для меня вы – молодые люди.

Лауре – далеко за сорок, и ее точка зрения вполне имеет право на существование, вот только Икер не желает иметь ничего общего с трупом в пижаме, хотя бы речь шла и о возрасте. Он предпочел бы, чтобы трупа не было вовсе или он материализовался совсем в другом месте, за которое Икер не несет никакой ответственности. В Бильбао, в Ируне, в соседнем напыщенном Биарицце, спел ли Бенсон свой бессмертный хит или нет?

В любом случае Икеру Субисаррете не суждено его услышать.

И «Marvin said» волей-неволей придется заменить на «Laura said».

– А третьего дня, – говорит Лаура. – Он попросил меня об услуге.

– Кто?

– Постоялец.

– И какого рода была эта услуга?..

– Ну… Не знаю, поможет это делу или нет… Мне нужно было отнести записку в один тапас [1]-бар на улице Урбьета.

– Разве это входит в обязанности горничной?

– Это была личная просьба.

Меньше всего Лаура похожа на агента по особым поручениям. Да и молодые упругие ноги Аингеру справились бы с бутербродным заданием намного лучше. И намного, намного лучше было бы не доверять личных записок никому из посторонних, быть может, тогда душевая кабинка не оказалась бы заляпанной кровью, а инспектор Субисаррета слушал бы сейчас Джорджа Бенсона, а не подпирал бы стены одноместной клетушки в «Пунта Монпас».

Лаура совсем не так проста, как кажется, совсем.

Ее цепкие наждачные глаза еще и умны; в период «Джаззальдии» и без того буйное воображение Икера расцветает пышным цветом, – вот и теперь… Теперь ему кажется, что недюжинный ум горничной сродни пухлому телу, части которого то и дело вываливаются из трещащего по швам платья глаз. Ей самой хотелось бы совсем обратного – прикинуться простушкой, но швы не выдерживают напора, трещат и трещат…

Сам Икер не доверил бы ушлой горничной даже стельки в его ботинки затолкать, но покойник, видимо, был о ней совсем другого мнения. И когда только он успел его составить?..

– Сколько вы уже работаете здесь, Лаура?

– Два года. А до этого работала в «Арризуле» и «Леку Эдер», а до этого – в нескольких отелях в Бильбао, и отовсюду уходила с прекрасными рекомендациями… Прекрасными!

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Правда, и таких конфузов со мной прежде не случалось…

– Что вы имеете в виду?

Лаура кивает массивным подбородком в сторону распростертого на постели трупа и тяжело вздыхает.

– Ну, думаю, это вряд ли отразится на вашей репутации… Разве что на репутации отеля. Кстати, об отеле… Этот человек никогда не останавливался здесь прежде?

– Нет. Во всяком случае, я его не видела, а память на лица у меня хорошая. Но вам лучше спросить об этом у администраторов.

– Так и сделаю. В какой именно бар вам нужно было отнести записку?

– Э-э… «Папагайос». Именно так.

– И о содержимом записки вы не имеете никакого представления?

То, что глаза Лауры прошлись по записке, – и к гадалке не ходи, все и так понятно. Непонятно только, зачем она вообще о ней упомянула? Неужели ей и впрямь небезразлична судьба мертвеца? Если отбросить маленькую довоенную русалку, сидящую в Лауре… Русалку, чьи слезы время от времени орошают безжизненное плато ее лица… Никакая судьба, даже самая печальная, не в состоянии задеть образцовую горничную. Разве что – ее собственная. Разве что – судьбы ближайших родственников: детей (есть ли у Лауры дети?), мужа (есть ли у Лауры муж или он пополнил список убитых на войне?). Сюда же можно приплюсовать деверя из Приштины и собаку (есть ли у Лауры собака?).

– У вас есть собака, Лаура?

– Что?

Икер и сам понимает, что сморозил глупость, но отступать некуда, иначе покажешься еще бо́льшим дураком.

– Собака…

– Я не люблю собак. Кошки – вот кто мне по душе. Вы почему спросили про собаку?

– Мне показалось, у вас должна быть собака… Большой такой пес…

– Я работаю по шестнадцать часов в сутки, так что мне не до собак. – В голосе Лауры слышна легкая укоризна. – А что касается той записки… Я прочла ее.

– Сунули в нее нос совершенно случайно, да? Кому она адресовалась?

– Никому.

– Как это «никому»?

– А вот так. – Лаура явно насмехается над замешательством инспектора, тянет время. Месть за идиотский вопрос о собаке, не иначе.

– Но вы же кому-то ее передали?

– Никому я ее не передавала. Всего-то и нужно было, что оставить записку на доске в «Папагайос». Знаете, в некоторых барах висят такие доски для всяких посланий…

– М-м… Примерно представляю. Пробковые?

– Именно! Кто бы отказался сделать это за двадцать евро? На жалованье горничной особо не разгуляешься, так что лишняя копейка никогда не помешает.

Ну, конечно! Двадцать евро – именно такова стоимость входного билета в клуб «обходительных молодых людей». Мотивы Лауры абсолютно ясны, но мотивы пижамного покойника по-прежнему скрыты в тумане. Утоплены в луже крови, разлитой по подушке. Почему он сам не отправился в тапас-бар «Папагайос»? Почему нужно было привлекать к этому третьих лиц? Тем более таких сомнительных, как физиономия Лауры…