Ставка на проигрыш - Дик Фрэнсис Страница 3

— Непременно, — вздохнул я. — Вымокнем тут.

— Я не пьяный.

— Ну, конечно.

— Могу написать свою колонку в любую минуту. Хоть сейчас.

Он пошатнулся, и мы направились к входу в редакцию. Еще три ступеньки, и он будет в тепле, в безопасности. Покачиваясь, он стоял у дверей.

— Если кто попросит, — выдавил он наконец, — не соглашайся.

По бледному мясистому лицу пробежала тень озабоченности. Нос был усеян крупными порами, на подбородке проступала жесткая черная щетина.

Рука его скользнула в карман, и выражение озабоченности сменилось радостной гримасой, когда она вновь вынырнула на свет Божий с наполовину недопитой бутылкой виски.

— Надо же, а я уж думал, что потерял... — пробормотал он.

— Ладно, пока, Берт!

— Не забывай, помни мой совет!

— Ладно. — Я уже повернулся, как вдруг он сказал:

— Тай!

Мне это надоело.

— Ну что еще?

— С тобой этого не случится. Ты не допустишь... я знаю, но иногда именно самые стойкие попадают в худшие переделки. Я хочу сказать... Они не понимают, где надо остановиться.

Внезапно он качнулся вперед и ухватился за лацканы моего пальто. В нос мне ударил запах перегара, горячее дыхание смешивалось с сырым воздухом.

— Ты вечно будешь нищим из-за этой твоей... жены. Люк-Джон мне рассказывал, я знаю. Вечно без гроша, будь я проклят. Но не соглашайся, не продавай свою бессмертную душу!

— Ладно, постараюсь, — устало пробормотал я, но он, казалось, не слышал.

С параноической настойчивостью, свойственной сильно пьяным, он продолжал:

— Сначала они покупают тебя, потом шантажируют...

— Кто?

— Не знаю... Только не продавай... не продавай свою колонку!

— Не буду! — вздохнул я.

— Я тебе серьезно говорю. — Он придвинулся еще ближе. — Никогда не продавай свою колонку.

— Берт, а ты?

Он молчал. Потом отвалился от меня и снова зашатался. Криво подмигнул:

— Вот такой совет...

Развернувшись, как на шарнирах, он нетвердой походкой направился через вестибюль к лифтам. Я видел, как он стоял в освещенной кабине, сжимая в руке бутылку, и твердил: «Совет, совет...» Тяжелые двери сомкнулись. Я пожал плечами и, несколько озадаченный, двинулся обратно к «Блейз». Зашел в машбюро посмотреть, готов ли материал. Они еще не закончили. Просили зайти в понедельник.

Когда я снова вышел на улицу, там кричала женщина. Прохожие оборачивались. Резкий истерический крик перекрывал шум колес и визг автомобильных клаксонов. Вслед за другими я побежал посмотреть, в чем там дело.

На тротуаре, в пятидесяти ярдах от «Блейз», быстро собиралась толпа. Я еще подумал, что именно в этом месте недостатка в штатных репортерах не будет. Примчатся через секунду.

На асфальте лежал Берт. Мертвый. Плиты мостовой вокруг него были усеяны сверкающими бутылочными осколками, и острый запах алкоголя смешивался с вонью выхлопных газов.

— Он упал, упал! — Женщина была на грани истерики и кричала не умолкая. — Выпал из окна, я видела! Вон оттуда! Упал!

* * *

— Бог мой! — несколько раз подряд повторил Люк-Джон. Похоже, событие действительно потрясло его. Дерри выложил на стол груду газетных вырезок и начал рассеянно собирать их в стопку.

— А Берт точно погиб? — спросил он.

— Его комната на седьмом этаже.

— Да... — Словно не веря, он покачал головой. — Бедный старик!

Nil nisi bene. [1]Вот уж поистине резкая перемена в отношении!

Люк-Джон выглянул из окна на улицу. Изуродованные останки Берта убрали. Мостовую вымыли. Ничего не ведающие прохожие бодро шагали по плитам, на которых он принял смерть.

— Он был пьян, — сказал Люк-Джон. — Пьян, как никогда.

Сослуживцы Берта утверждали, что тот вернулся с ленча в совершенно невменяемом состоянии и просто выпал из окна. Нашлись и непосредственные свидетели происшествия — две девочки-секретарши. Они видели, как Берт, стоя у окна, хлестал виски прямо из горлышка, потом покачнулся, окно распахнулось, и он вывалился наружу. И удивляться нечему, если учесть, что Берт был пьян в стельку.

Но я вспомнил, с каким отчаянным упорством твердил он мне о каком-то совете. И призадумался.

Во внешности девушки, распахнувшей передо мной резную дверь особняка в стиле Тюдор в Вирджиния-Уотерс, меня поразили две особенности. Во-первых, ее осанка. Во-вторых, элегантность, с которой она была одета. И потом — цвет кожи. Кожа кофейно-медового оттенка, большие темные глаза и копна блестящих черных волос до плеч. Несколько широковатый в переносице нос и довольно крупный рот дополняли эту картину, над которой на славу потрудились негритянские и европейские гены.

— Добрый день, — сказал я. — Джеймс Тайрон. Я звонил.

— Входите, — кивнула она. — Гарри и Сара скоро будут.

— Что, до сих пор играют в гольф?

— М-м... — Она повернулась, улыбнулась слегка и сделала рукой приглашающий жест. — До сих пор завтракают, я полагаю.

Без десяти четыре... А почему бы, собственно, и нет?

Она провела меня через холл — прекрасно отполированный паркет, тщательно подобранные цветы, обтянутая кожей стойка для зонтиков — в уставленную хризантемами гостиную с мебелью, обитой ситцем. Потолок украшали балки из темного дуба с машинной резьбой. На гладких кремовых стенах резким пятном выделялась одна-единственная картина — модерновое импрессионистское изображение какого-то космического взрыва. Масляные краски были наляпаны на холст щедрыми кусками.

— Располагайтесь. — Она повела изящной рукой в сторону пышного дивана. — Хотите выпить?

— Нет, благодарю.

— А я думала, журналисты только и знают, что пьянствуют день и ночь.

— Если вы пьете и пишете одновременно, перо теряет свою остроту.

— Пожалуй, — кивнула она. — Дилан Томас говорил: для того чтобы писать страстно, голова должна оставаться холодной, как лед.

— Ну, это совсем другой класс. Немного повыше, — улыбнулся я.

— Но тот же принцип.

— Абсолютно.

Слегка склонив голову набок, она пристально рассматривала меня. Зеленое платье неподвижными складками стекало со стройного тела. Совершенно потрясающие ноги в новомодных сетчатых чулках были обуты в блестящие зеленые туфельки с золотыми пряжками. Единственным, кроме них, украшением служили золотые часы на широком браслете, охватившем правое запястье.