Сам без оружия - Алексей Фомичев Страница 3

Настоятель подошел к японскому учителю, тот склонил перед отцом Николаем голову и что‑то сказал. Николай ответил.

Виктор Сергеевич опять посмотрел на Васю.

– Ну что, и впрямь вас победили японцы.

– Меня не победили! – упрямо проговорил Вася.

– Но дрались они здорово?

– Здорово, – согласился мальчик.

– А хочешь так научиться?

Вася бросил взгляд на японских мальчишек, что стояли в ряд перед своим учителем, и кивнул.

– Хочу.

– Ну‑ну… тут одной силы мало, тут умение нужно. И терпение.

– Я вытерплю.

Вася покосился на балкон. Там никого не было. Лицо мальчика покраснело, он упрямо повторил:

– Я смогу!

– Вот молодец! – Виктор Сергеевич ласково провел ладонью по коротко остриженной голове ребенка. – Я скажу отцу Николаю, чтобы он попросил этого японца взять тебя в ученики. Хочешь?

– Да.

Взгляд офицера потеплел. В пареньке виден характер, да и силой не обижен, ведь и впрямь выстоял против японских учеников.

– Как тебя зовут‑то?

– Вася… Вася Щепкин. Вы правда попросите?

К ним подошел настоятель. Горестно покачал головой.

– Дети неразумные! В кулачки норовят, словом не умеют. Что сей отрок натворил?

– Да вот наш смельчак хочет учиться этой борьбе.

Отец Николай недоверчиво посмотрел на Васю.

– Учитель Сато рассержен… правда, на своих. Говорит, что те не должны были вступать в драку, это ниже их достоинства. Вон как завернул!

– Почему это? – не понял Виктор Сергеевич.

– Мол, самый лучший бой тот, который не начат.

Виктор Сергеевич покачал головой, оглянулся на учителя Сато. Тот все выговаривал своим ученикам, а мальчишки знай кланялись и что‑то коротко отвечали. Дисциплина, япона мать!

– Надо и наших их борьбе поучить. Пригодится, – с неким намеком произнес Виктор Сергеевич. – Вот и желающий есть.

Настоятель намек понял, вздохнул.

– Чтоб его Сато обучал?.. Не знаю. – Он внимательно посмотрел на мальчика. – Если только ты попросишь у него прощения. И у его учеников.

Вася недовольно поджал губы. Он не привык извиняться перед кем‑либо. Не так его покойные родители учили.

Взгляд мальчика скользнул по разбитому лицу Сеньки, по взъерошенным приятелям. Опять перешел на пустой балкон. Потом вернулся к настоятелю и его гостю. Взрослые смотрели на него требовательно и строго.

– Если надо, я попрошу прощения! – вдруг заявил мальчик. – Честно!

Лицо настоятеля озарилось улыбкой. Он погладил Васю по голове и вздохнул:

– Хорошо, отрок, я верю тебе!..

К начальнику контрразведывательного отделения штабс‑капитан Щепкин прибыл точно в указанный срок. Знал, что полковник Батюшин не терпит разгильдяйства, а опоздания числит среди самых больших нарушений дисциплины. И карает за них со всей строгостью. Хотя и не всегда. Но угадать, как выйдет на этот раз, Щепкин не мог, поэтому и поспешил явиться вовремя.

Еще утром при телефонном разговоре штабс‑капитан уловил в голосе начальника нотки раздражения и теперь ждал нагоняя. Правда, причин для него вроде бы не было. Но тут пока не услышишь, не поймешь.

Батюшин встретил штабс‑капитана сидя за столом. На приветствие кивнул, указал на кресло. А когда Щепкин уселся, вдруг вскочил, обошел стол и встал напротив подчиненного.

– Поздравляю следующим чином, господин капитан! – весело проговорил полковник. – Приказ пришел еще вчера, но я уж решил отложить поздравления до утра!

Щепкин сперва не поверил своим ушам. Потом вскочил, выпятил грудь, набирая воздуха для традиционного ответа, и выпалил единым духом:

– Служу Государю Императору и России!

Полковник пожал руку новоиспеченному капитану, усадил обратно, достал из шкафчика графин с коньяком и две рюмки.

– Извини, что накоротке и не за столом… прими мои поздравления, капитан!

Они выпили, по европейской традиции, не чокаясь, а только отсалютовав друг другу подъемом рюмок. Коньяк обжег горло и мягко скользнул в желудок. Щепкин поставил рюмку на стол, выдохнул.

– В двадцать семь лет и капитан! – качнул головой Батюшин. – Быстро растете, сударь Василий Сергеевич. Я‑то в ваши годы только‑только из поручиков вышел. Следующего чина пять лет ждал. Впрочем, и время иное, военное. Тут год за три идет, а то и за четыре.

Батюшин вдруг подмигнул собеседнику:

– Признайтесь, капитан, разноса ждали?

Щепкин смолчал, посмотрел на начальника.

– Да‑да, каюсь, излишне сурово с вами говорил утром. На то были свои причины. И вы к ним отношения не имеете. Хотя… теперь, наверное, имеете точно.

Батюшин замолчал, посмотрел на графин, видимо, думая, зайти ли по второй, но опять скоромиться не стал, убрал графин в шкаф. Покашлял, сел за стол и выложил на него руки.

Щепкин понял, что торжественная часть завершена, вспомнил сетования полковника, что мол, не за накрытым столом в ресторане отмечают, и настроился на деловой тон. Судя по всему, после пряника последует кнут.

– Есть решение использовать вашу группу для борьбы с революционерами и уголовными преступниками.

– Как? – воскликнул Щепкин, от изумления перебивая начальника.

Батюшин нахмурился. Излишней вольности подчиненных он не любил, хотя позволял многое.

– Виноват, господин…

– Ладно, ладно! – махнул рукой полковник. – Ты не ослышался. Рэ‑во‑лю‑цио‑нэры!

Он произнес это слово по складам, напирая на «э», явно копируя кого‑то из государственных чинов, коих не особо и жаловал.

– Эсеры, меньшевики, анархисты… Не смотри на меня так, капитан! Я не выжил из ума и помню, чем занимается мое отделение! Шпионы, агенты, заграничные подлецы! Да только вот так выходит, что эсеры эти проклятые по одному с ними рангу проходят. Не понял?

Щепкин позволил себе покрутить головой и только потом ответить:

– Нет… никак нет, не понял.

– Тогда слушай внимательно. Большая часть всех этих радетелей свобод, «защитничков» народа и пламенных патриотов состоит в тесной связи с заграницей. Оттуда и денежки текут, туда они удирают, когда здесь им жандармы и охранка на хвосты наступает. Опять же, оружие они везут из‑за границы. Думаешь, в Европе им никто не помогает?