Дело о таинственном наследстве - Татьяна Молчанова Страница 3

Оля, судя по тому, что воздуха, набранного перед Наташиным описанием, так и не выдохнула, была готова вот-вот упасть в обморок, посему Наташа поспешила закончить:

– Теперь вот Орлов, по словам папеньки, ожидает очередного перевода… К тетушке отдохнуть приехал. Имеет дом в Москве, отцовское имение… не помню где. В столице считается одним из лучших женихов. Говорят, что скромен и приятен в общении… – Наташа наморщила лоб. – 32 года ему. Все, Оленька, дыши.

Ольга слушала Наташу, сложа руки на сердце и полузакрыв глаза, как будто сам Моцарт исполнял перед ней «Волшебную флейту». Наташе стало скучно и досадливо за Олино состояние. Опять будет ночами не спать, одеваться в яркие, совершенно не шедшие ей платья и мечтать, скорее всего, о невозможном, хотя…

– Оля, а усы у него пышные? – полюбопытствовала Наташа и рассмеялась, ее вопрос наконец-то заставил Ольгу вернуться на землю. – Граф к нам сегодня с визитом собрался. И еще, Оленька, папенька сказывал, что его Софи уже так привечает, наверняка в нем новую жертву почувствовала. А ей сопротивляться трудно…

Ольга замахала на Наташу руками:

– Ну что ты, Наташенька! Знаю, злословят на его счет, но это те, кому такой блестящий кавалер поклонные еще не отдал. А я сердцем чувствую, никакая Зюм ему не нужна. Он хороший.

Наташа вздохнула и потянула подругу за рукав шелкового платья.

– Ладно, Оленька, пошли лучше на пруд гулять, а я сегодня с графом познакомлюсь, и сразу все станет понятно – хороший он, плохой, пышноусый или не очень, и все тебе потом расскажу, хорошо?

Ольга кивнула, соглашаясь. Мнению подруги о людях она доверяла безоговорочно. Наталья действительно имела редкое, как это говорится, чутье на людей. Она с первых моментов знакомства могла описать человека со всем его характером, привычками и взглядами на жизнь. Лучший папин друг – тайный советник очень ценил эту ее способность. Иногда он подолгу шептался с Наташей, рассказывая о своих былых подвигах или о нынешних подозрительных, по его мнению, случаях, внимательно прислушиваясь к мнению собеседницы. «Эх, надо было твоей дочери мужчиной родиться, какая польза Отечеству была бы!» – не раз говаривал он ее отцу.

* * *

«Уж лето осенью дышало… Ла-ла, бурум, бурум, ла-ла… на вечер в гости приглашала… она…»

– Граф, пожалуйте к обеду! – смущаясь, пролепетала бесшумно возникшая тетушкина горничная и тут же исчезла.

Граф, улыбнувшись уголком рта, продолжая бормотать-напевать, вышел из комнаты.

Самым интересным в лице Орлова были глаза – большие, умные, темно-синего цвета, с легкой смешинкой в глубине, которая тотчас всплывала на поверхность, когда граф улыбался. Они были очень выразительны. Это редкость, когда человек, не произнося ни слова, одним взглядом может в доли секунды передать то, что он думает и чувствует. Крохотные впадинки в уголках рта, какие бывают у ироничных, часто улыбающихся людей… Темные усы его были вовсе не пышны, а почти щегольски аккуратны.

Саша распахнул двери гостиной, сегодня обед подавали за неимением гостей там, и улыбнулся возникшей при его появлении суете.

– Милая тетушка! Позвольте присоединиться к вашей трапезе и отведать сии кулинарные произведения вашего несравненного повара, позвольте вкусить эти искусно переработанные плоды природы нашей…

– Сашенька! – смеялась Феофана Ивановна. – Ну будто другой человек из-за спины у тебя вещает! Что за штиль, что за обороты, иль смеешься над старухой? Иди сюда!

Граф почтенно склонился над рукой тетушки, а та от души поцеловала его в макушку.

– Ну садись, садись, рассказывай, что все утро делал, – не видно тебя было, не слышно. А куда это Антон Иванович запропастился? – засуетилась старушка. – Дарья! Иди, кликни Антона Ивановича – обед подан. Без него не начнем.

Понятие «тетушка» совершеннейше воплотилось в образе Феофаны Ивановны Ровчинской. Уютнейший кружевной чепец с двойным рядом рюшей обрамлял полное, в морщинках лицо, все еще розовеющее собственным румянцем. Глаза глядели молодо и цепко, улавливая любой непорядок в домашнем царстве. Ум ее оставался на редкость светлым и проницательным. Истинный возраст старушки выдавали только слегка дрожащие руки – последствие двух сердечных ударов. Тетушка, хмурясь, смотрела на дверь:

– Ну ты посмотри – опять опаздывает! Ведь просила, чтоб вовремя приходил, ну что это, когда кушанья поданы, а никого нет!

Феофана Ивановна вздохнула. Саша, уловив этот вздох, покачал головой:

– Ведь не нравится он вам, да и мне, честно говоря, тоже. Не улыбнется лишний раз, не развеселит, все о прошлом вспоминает да думу какую-то думает – тоска! Раздражает ведь он вас, тетушка, признайтесь!

– Так ведь родственник все-таки, ну приехал, как не принять, не приласкать. Он же места себе не находит после того, как сестры моей, Женечки, лишился. – Феофана Ивановна поднесла платок к глазам. – Вот и ходит сумеречный. Как не пожалеть! Пусть хоть здесь душой отдохнет…

– Тетушка, вы меня простите, пожалуйста, но Евгения Ивановна почила, если не ошибаюсь, года три назад. Я бы на месте Антона Ивановича за эти годы хоть раз к вам наведался. Ну хорошо, не буду, не буду. Простите, зло сказал. А вот и Антон Иванович. Добрый вам день! – приветливо воскликнул граф, стремясь успокоить тетушку в неприятных мыслях.

В гостиную почти боком пробрался – иначе трудно сказать об этих робких, боязливых шагах – очень пожилой, худощавый господин. Весь как будто неряшливый, хотя и чисто одетый, с маленькими, в дряблых мешочках водянистыми глазами, с крупным рыхлым носом, он выглядел так, как будто однажды очень сильно испугался и теперь все ждал, что это может повториться вновь, чуть ли не дрожа от этого ожидания. Он сел на краешек стула, бормоча никому не слышные извинения, сосредоточившись на разворачивании ажурной салфетки. Тетушка вздохнула, качая головой, и махнула прислуге, чтобы та подавала.

Блюдо за блюдом, прошел обед с заботливостью Феофаны Ивановны, мрачностью Антона Ивановича и жизнерадостностью графа, который истинно наслаждался вкусной простой едой, бликами солнца на хрустале, тетушкиной хлопотливостью и собственным ощущением внутреннего покоя. Он почти забыл за многолетней привычкой быть всегда настороже, что можно быть таким бездумным и можно бесконечно наблюдать за таявшим шариком мороженого на фарфоровом блюдце, разукрашенном голубыми с золотом незабудками. И никуда не надо бежать, скакать, ехать. Не надо делать ничего.

– Мы, тетушка, сегодня на ужин к Красковым приглашены, помните ли? – заметил Саша, не отрываясь от созерцания.

– Да, милый, да. Вот отдам распоряжения насчет ужина для Антона Ивановича да вздремну чуток, а там и собираться будем.

– Меня, Феофана Ивановна, тоже не будет, в город съезжу, – промямлил Антон Иванович, – благодарствую за обед!

Положив салфетку на стол, родственник резко встал, видимо заспешив куда-то, и так неловко зашагал к двери, что наткнулся на ходу на чайный столик, пребольно ударившись об него. Почтенный человек вскрикнул, и даже слезы брызнули из его глаз. Дряблые мешочки под ними мгновенно неприятно набухли и покраснели.