Час абсента - Нина Вадченко Страница 3

Марина закатила глаза и неслышно, одними губами, выматерилась.

— Что ты там бормочешь?

— Повторяю твои слова, для лучшего усвоения.

— Не шурши. Вы обленились всем скопом, а я должен за всех горбатиться! Короче, завтра придет одна особа, журналистка из «Криминал-экпресса», Пономаренко Инна Владимировна, встретишься с ней, пощупаешь, чего она хочет. Говорит, что коллектив жаждет заказать какой-нибудь прикол и таким образом поздравить редактора с юбилеем. Я навел справки, бабки у них есть, так что крути по-серьезному, но осторожно. Журналисты народ подлючий. С ними надо дружить, но смотреть, чтоб руку не оттяпали. На всякий там базар «Вы нам услугу — мы вам статейку» не ведись. Вечером деньги — утром стулья, и точка.

— Может, ты сам с ней поговоришь?

— На хрена я вас держу?

Марина закусила удила и пошла в наступление:

— Я завтра буду не в форме, Алекс, и не хами, пожалуйста, я сегодня бабок для фирмы заработала больше, чем ты за полгода.

— А я и не должен зарабатывать. Запомни, Мара, я должен уметь их тратить. А зарабатывать должны вы, дорогуши, как моя наемная рабсила!

— Я две недели без выходных пахала над этим проектом! Могу я себе позволить отдых?

— Если завтра в десять ты не будешь на месте, уволю к чертовой матери!

— Спасибо! — сквозь зубы процедила Марина.

— Я не шучу, Мара! Передай трубу Верунчику, — скомандовал Алехандро.

Марина послушно передала трубку Вере.

— Верон, гони народ в шею, завтра на работу. Или мне самому приехать?

— Не надо, Алекс, мы сейчас злые как собаки, можем загрызть.

Вера была девушкой честной и открытой и потому говорила шефу правду. Действительно могли загрызть, но тот только посмеялся.

У него всегда улучшалось настроение, когда удавалось испоганить его другим.

* * *

Безжалостное зеркало и не думало приукрашать физиономию хозяйки. Припухлости и прочие «приятности» портили настроение и разжигали неприязнь к любому, кто появлялся в радиусе трех метров и норовил заглянуть в глаза. О, глаза… На белый свет они смотреть отказывались. Им хотелось прикрыться веками и забыться восстановительным сном.

Марина вяло массировала лицо и давила в себе тошноту. Она выполнила приказ — сидела в рабочем кабинете и героическими усилиями собирала себя по частям. Абсент и пился противно, и «отходил» жестко. Раздражало все. Доставали воробьи: забили стрелку на дереве за окном и устроили там настоящую разборку с диким гвалтом. «Воробьям-сволочам лапы ватой обмотать», — вспомнила она Жванецкого и подивилась его проницательности.

«Не помешало бы и намордники на клювы, чтоб не галдели как сумасшедшие. Голова раскалывается». Марина помассировала виски. Не помогло.

Раздражали даже кактусы. Марина питала к ним нежную любовь. Их строгий, независимый вид всегда помогал ей сосредоточиться. Она будто впитывала их стойкость и училась быть неприступной и красивой одновременно. Иногда при помощи кактусов она наказывала нерадивых подчиненных. Мысленно «насаживала» провинившихся на иголки. Вот так посидят голой попой на цефалоцереусе старческом и выходят из кабинета как шелковые. Для особо привередливых клиентов она приберегала шаровидную ребуцию, густо покрытую колючками. Тоже помогало. Утихали, переставали капризничать и, сами не понимая, откуда у них прорезалась покладистость, подписывали жирные контракты.

Сегодня, учуяв послеабсентный перегар, кактусы надулись и решили проучить хозяйку. Их иголки безжалостно влезли в мозг и там хищно впились в воспаленное серое вещество. Марина от таких ощущений начала тихонько подвывать. А стрелки часов неумолимо двигались к десяти.

— Хоть бы эта Пономаренко в лифте застряла или отравилась яичницей за завтраком, — поделилась она сокровенными мечтами с цефалоцереусом старческим.

Кактус не одобрил ее кровожадных мыслей и еще глубже вонзился в хозяйские извилины.

— И ты, Брут, — застонала Марина. — Вот обрызгаю вас вместо воды зеленым абсентом, почувствуете, каково это — с бодуна вести деловые переговоры.

Стрелки часов добежали до десяти.

«Не придет?» — блеснула надежда.

В следующее мгновение дверь открылась.

Марина резко повернулась, и в голове ее зашумело. Она попыталась найти точку опоры, чтобы не упасть. Рука скользнула по подоконнику и угодила прямехонько в мордочку маммилярии длиннососочковой. Кактус отплатил за фамильярность по полной колючей программе. Это, между прочим, больно.

Пономаренко, увидев, что хозяйка кабинета вот-вот грохнется в обморок, поспешила подставить плечо и подать руку помощи. Но на пути невозмутимо стоял колонновидный стебель все той же маммилярии длиннососочковой.

— Ой! — вскрикнула Инна.

— Ай! — солидарно добавила Марина.

Обе женщины непроизвольно затрясли ужаленными руками и забегали по кабинету.

— Вам плохо? — спросила Пономаренко.

— Спасибо, уже лучше, — ответила Марина. — А вам?

— Уже хуже, — чистосердечно призналась Инна, с ужасом рассматривая ладонь с торчащими колючками.

— Они у меня ежики ушастые, — неуклюже попыталась извиниться Марина.

— У вас еще и ежики в кабинете водятся? — нарочито испугавшись, подыграла Инна.

— Хорошо, что вы не сердитесь. — У Марины отлегло от сердца. — Присаживайтесь поближе к окну, Инна Владимировна, будем зализывать раны. Я вам помогу, у меня большой опыт в этих делах. Я кактусница со стажем.

— Нет, лучше от окна подальше, я буду любоваться вашими подопечными издали. Так спокойнее. И кто нас так ловко пометил? Прекрасный экземпляр, ничего не скажешь. Горжусь, что именно с ним я побраталась.

— Вы героическая женщина! С таким количеством колючек в ладошке не каждый способен оценить красоту.

— Могло быть и хуже, хорошо, что не в…

Гостья рассмеялась, и Марина окончательно решила подарить Инне Владимировне Пономаренко редкий экзотический кактус.

Последующие полчаса они исправно выдергивали из себя колючки и вели светскую беседу, которая периодически прерывалась междометиями.

— Что ни говори, а общение с кактусами освежает, — высказалась «освежившаяся» Пономаренко. — Так как же зовут этого ежика?

— Маммилярия длиннососочковая. Хотите, подарю на память?

Инна окинула взглядом кабинет. Кактусы не допускали никаких вольностей в поведении. Рядом с ними не пошалишь — деловые, строгие. В них есть какой-то особый шик. Правильно говорят: цветок — это стиль. А если кто с недоброй мыслью к тебе забредет, можно будет смело отбиваться кактусами, мало не покажется. Ладонь до сих пор саднит.

Инна представила, как она размахивает маммилярией длиннососочковой и выгоняет из кабинета надоедливых посетителей. Физиономии у всех утыканы колючками, а ноги сами устремляются в первую попавшуюся клинику, за помощью. Первым, кто отведает колючек, будет Гоша Отрепьев, самый назойливый из коллег. Он может часами сидеть и нудить о своих проблемах. Его так и прозвали — нудист. Инна с удовольствием отхлестала бы его всеми кактусами. Сначала вот этим, с длинным стеблем, потом вон тем, шарообразным. А потом маммилярией, маммилярией! А Гоша бы визжал, как поросенок, увертывался, закрывался руками…