Серый монах (сборник) - Иван Любенко Страница 3

Во-первых, надо сказать, что указанный в письме пятый ход, который якобы произвел играющий черными соперник покойного – С g4: d1, – сразу же ведет к проигрышу. С превеликим удовольствием и с вашего разрешения позволю пояснить с самого начала, – Клим Пантелеевич подошел к раскрытой шахматной доске, – итак, партия складывалась следующим образом:

1. e2-e4 e7-e5

2. K g1-f3 K b8-c6

3. Cf1-c4 d7-d6

4. K b1-c3 Cc8-g4

5. K f3:e5 …

А в случае хода черных… С g4: d1, ответ белых 6. Cс 4:f7+, черному королю остается единственный ход… Кр е8-е7, и последующий – 7.Кс3-d5+х – приводит к неминуемому мату. Теперь, я надеюсь, вам понятно, что такую ошибку в дебюте мог допустить только начинающий игрок, а не опытный участник матча по переписке. Таким образом, любые подозрения в отношении господина Безбрежного снимаются, – с этими словами Ардашев опять достал коробочку леденцов и, некоторое мгновение любуясь красной конфеткой, словно вознаграждая себя за блестяще проведенную комбинацию, отправил ее в рот.

Во-вторых, я заметил, что в кабинете произрастает рододендрон золотистый – опаснейшее ядовитое растение, а в столовой цветет яркими бутонами встречающееся на Кавказе так называемое волчье лыко. В нем содержится гликозид дафнин – тяжелый яд. Более того, оба растения лишились части своих листьев. Именно смесь соков, полученных из листвы этих представителей флоры, и образует высокотоксичное соединение. Но только если его выпить, а не нанести на кожу. Помните, Николай Петрович, – обращаясь к Нижегородцеву, продолжал Ардашев, – еще в самом начале я обратил внимание на присутствие в комнате характерного запаха лекарства или микстуры. Так пахнет диметилсульфоксид – препарат, полученный более пятидесяти лет назад как побочный продукт при производстве бумаги.

Особенно широко он используется как растворитель при кожевенном производстве. Как вы знаете, доктор, в небольшой пропорции его применяют в медицине, добавляя в разные лекарства наружного применения, поскольку это химическое соединение легко проникает в организм из-за способности растворять жир, покрывающий поверхность кожи. Но при большой концентрации и с добавлением ядов он вызывает мгновенную смерть.

Конечно, эту дьявольскую смесь следовало испытать. Я не случайно попросил пригласить городового второго участка, поскольку дом, где живут Аветисовы, относится именно к этому участку. И городовой подтвердил, что несколько дней назад на Армянской улице странным образом подохли кошки.

Вы успели заметить, что все посетители ко мне заходили по одному. Надев кожаные перчатки, я вручал вошедшему распечатанное письмо, ранее вскрытое погибшим, с уже вложенным туда моим безобидным листком, якобы для того, чтобы прочесть его содержимое. Понятно, что для этого его надо было вынуть из конверта. Побоялся выполнить это только один человек… внук убиенного, один из лучших учеников мужской гимназии по химии и биологии. Парень не предполагал, что его любимый пес лизнет выпавшее из рук старика письмо. Все видели, как горько оплакивал Гриша любимую собаку, именно собаку, а не своего деда, в случае смерти которого внук оставался единственным прямым наследником всего состояния, если, конечно, не было бы духовного завещания или дарственной в пользу третьего лица, например Изольды Генриховны, – закончил монолог Ардашев и поймал на себе чей-то пристальный ненавистный взгляд. Он повернулся. В упор, не отрываясь, сжимая кулаки, на него смотрел Гриша. Его маленький, чуть заостренный нос, удерживающий окуляры толстых очков, делал его похожим на озлобленного крысенка.

– Да, Клим Пантелеевич, – задумчиво проронил Поляничко, – сегодня он деда порешил, а завтра, смотришь, не ровен час, и на самого государя нашего императора руку поднимет. Убереги, господи, Россию-матушку от злодеев окаянных.

– Ваши знания, молодой человек, могли бы служить благим намерениям и приносить пользу, а не смерть. Жаль, что ваша жизнь начинается со столь тяжкого греха. Вы, насколько я понимаю, и есть тот самый гимназист, купивший недавно в моем книжном магазине академический справочник «Яды и противоядия», не так ли? – адвокат пристально смотрел на мальчика. Гриша кивнул и уставился в пол, а затем еле слышно произнес:

– Я ведь ради матери это сделал. Думал, получу наследство и вылечу ее за границей. Хворая она у меня, помереть может, – всхлипывая, бормотал парнишка.

– Что ж, господа, позвольте откланяться, – явно раздосадованный результатом собственного расследования присяжный поверенный торопливо прошел в переднюю. На душе у Клима Пантелеевича скребли кошки, и он в который раз пожалел, что опять позволил себя втянуть в несвойственное адвокату расследование.

Приказчик книжной лавки Савелий Пахомов опаздывал на работу. Выпавший за ночь снег остановил и без того неспешную жизнь губернского города. До угла Николаевского проспекта и Варваринской улицы, где располагался популярный среди гимназистов и учащихся реального училища магазин «Читальный город», если поторопиться, можно было поспеть минут за десять-пятнадцать. Утром, перед открытием, у дверей уже толпились нетерпеливые покупатели. Опоздание молодому человеку могло стоить рабочего места.

Хозяин книжной галереи, известный в Ставрополе присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев, цены на бумажный товар распорядился установить самые умеренные, чем снискал уважение местной просвещенной общественности.

Работник шел привычным маршрутом по улице Ясеновской и, не дойдя саженей двадцати до бывшей аптеки Минца, от неожиданности вздрогнул: из открытой форточки окна сложенного из тесаного ракушечника дома раздался страшный, похожий на женский, крик: «Помогите! Помогите!»

Ни минуты не раздумывая, юноша рванул на себя ручку парадной двери, к счастью иль беде оказавшейся открытой, и попал на широкую площадку, куда, в свою очередь, выходили две другие двери, одна из которых была приоткрыта. Он робко вошел в комнату, по-видимому, служившую хозяевам кабинетом. В воздухе витал запах дорогих духов, а в тусклом свете настольной керосиновой лампы, спиной к вошедшему, в черном кожаном кресле сидел мужчина, облаченный в лиловый атласный халат. Седая голова незнакомца упала на крышку письменного стола.

– Извиняюсь, я услышал крик и забежал… – бормотал испуганный молодой человек, – вам плохо? – ответа не последовало. В доме стояла гробовая тишина. Сава подкрался ближе и, почти не дыша, аккуратно откинул корпус незнакомца назад, и тут же отпрянул: в уголке рта сверху вниз стекала струйка крови, а в груди торчал нож с диковинной рукоятью, каковой раньше ему встречать не приходилось.

Человек сидел за дубовым столом с покрытой зеленым сукном столешницей, сплошь залитой чернилами, которые вытекли из опрокинутого письменного прибора. Уже немного засохшая темная лужа имела с одной стороны правильную прямоугольную форму. Тут же лежал перевернутый вверх лорнет.

Настольный прибор состоял из упомянутой чернильницы с серебряной крышечкой, массивного пресс-папье с резной ручкой, стакана для карандашей из черного мрамора, отделанного серебром, и переводного календаря в виде Московского Кремля с колесиками вращающихся дат и дней недели. В окошках можно было прочитать: пятница, 29 февраля, год – 1908.