Три судьбы - Нора Робертс Страница 3

– Матерь божья! – Проклиная себя за глупость, Феликс пополз по перекосившейся палубе и начал разбрасывать шезлонги, не дававшие женщине пошевелиться.

– У меня сломана нога. – Женщина продолжала гладить ребенка по голове, и кольца на ее руке сверкали в ярких лучах весеннего солнца. Она говорила спокойно, но в ее широко раскрытых глазах застыли боль и тот самый ужас, от которого сжималось сердце самого Феликса. – Не думаю, что я смогу идти. Вы не возьмете моего ребенка? Пожалуйста, возьмите моего мальчика в шлюпку. И присмотрите за ним.

Для выбора у Феликса была всего одна секунда. Окружавший их мир катился в тартарары. И тут ребенок улыбнулся ему.

– Миссис, наденьте это на себя и крепче держите мальчика.

– Мы наденем жилет на моего сына.

– Он ему слишком велик. Это не поможет.

– Я потеряла мужа. – Глаза, смотревшие на Феликса, который продевал ее руки в рукава жилета, были стеклянными, но говорила она спокойно, почти равнодушно. Наверное, от шока. – Он упал за борт. Боюсь, он мертв.

– Но вы живы, не так ли? И мальчик тоже. – Запах страха и смерти не мешал ему чувствовать запах детского тела – нежный, чистый, невинный. – Как его зовут?

– Стивен. Стивен Эдвард Каннингем Третий.

– А теперь давайте посадим вас и Стивена Эдварда Каннингема Третьего в шлюпку.

– Мы тонем.

– Святая правда. – Он пополз, увлекая женщину за собой по мокрой наклонной палубе, впиваясь в нее ногтями.

– Стивен, крепче держись за маму, – услышал он голос женщины. Она ползла следом и цеплялась за палубу так же отчаянно, как и сам Гринфилд. – Не бойся, – ласково сказала она, хотя ее голос прерывался от усилий. Ее тяжелые юбки намокли, а самоцветы, вправленные в кольца, были испачканы кровью. – Ты должен быть смелым. Не отпускай маму, что бы ни случилось.

Феликс видел, что мальчик, которому не могло быть больше трех лет, висит на шее у матери, как детеныш обезьяны. С верхней палубы на них сыпались шезлонги, столы и один бог знает что еще. Он подтащил женщину на пару дюймов, а потом одолел целый фут.

– Осталось немного, – выдохнул Гринфилд, понятия не имея, так ли это.

Что-то сильно ударило его в спину, и руки Феликса соскользнули.

– Миссис! – крикнул он, сжал пальцы, но успел ухватить лишь рукав шелкового платья. Рукав оторвался, и Феликс беспомощно уставился на женщину.

– Благослови вас господь, – сказала она, крепко обняла сына и вместе с ним скатилась в воду.

Едва Феликс успел выругаться, как палуба встала дыбом и он полетел следом.

Вода оказалась такой холодной и обжигающей, что у него перехватило дыхание. Ослепший и оглохший, он бешено замолотил руками, цепляясь за воду так же, как перед этим цеплялся за палубу. Когда Феликс вынырнул на поверхность и жадно втянул в себя воздух, то понял, что ад страшнее, чем ему казалось.

Вокруг были одни мертвецы. Он был окружен бледными лицами, которые смотрели в небо ничего не видящими глазами. Рядом слышались крики тонувших. В воде плавали доски, шезлонги, перевернувшиеся шлюпки и ящики. Когда Феликс сумел добраться до разбитого ящика и с трудом вылезти из ледяной воды, его конечности совсем онемели.

И тут ему стало еще хуже. В волнах, безжалостно освещенных солнечными лучами, плавали сотни трупов. Пока желудок извергал воду, которой он наглотался, Феликс пытался догрести до наполненной водой шлюпки. Откуда-то пришедшая зыбь уничтожила остров мертвых, разбросала трупы по всему морю и беспощадно оттащила Феликса от шлюпки.

Огромный пароход, плавучий дворец, тонул у него на глазах. С него свисали спасательные шлюпки, бесполезные, как сломанные игрушки. Почему-то его изумило, что на палубах еще оставались люди. Некоторые стояли на коленях, другие пытались убежать от гнавшейся за ними судьбы.

Потрясенный Феликс следил за тем, как в море сыпались все новые и новые кувыркавшиеся в воздухе куклы. Огромные черные пароходные трубы рухнули в воду неподалеку от того места, где он цеплялся за сломанный ящик.

Когда эти трубы достигли поверхности, в них устремилась вода, засасывая в воронку людей.

«Только не так, – думал он, слабо двигая ногами. – Человек не должен умирать так». Но море тянуло – нет, тащило его вниз. Феликс сопротивлялся, а вода вокруг кипела. Он задыхался, ощущал запах соли, нефти и дыма. Когда его тело ударилось о твердую стенку, Феликс понял, что стоит ему попасть в одну из труб, как он погибнет, словно крыса в засорившемся дымоходе.

Он подумал о женщине и мальчике. Поскольку молиться за себя было бесполезно, Феликс вознес последнюю, как он считал, молитву в жизни за то, чтобы они выжили.

Позже Гринфилду казалось, что его схватили какие-то невидимые руки и оттащили в сторону. Трубы утонули, а его отбросил и унес в сторону поток воды, черной от сажи.

Хотя тело Феликса изнывало от боли, он все же сумел поймать плававшую неподалеку доску, навалился на нее, прижался щекой к дереву, сделал глубокий вдох и беззвучно заплакал.

А потом увидел, как исчезла «Лузитания».

Окружавшая ее вода кипела, бурлила и изрыгала дым. Дым и человеческие тела. Оцепеневший Гринфилд с ужасом следил за этой картиной. Всего несколько секунд назад он был одним из этих людей. Но судьба пощадила его.

Он старался не слышать воплей, чтобы не сойти с ума. Тем временем вода успокоилась, и наступил полный штиль. Напрягая последние силы, Феликс забрался на доску. Он слышал хриплые крики чаек, молитвы и плач тех, кто барахтался в воде.

Именно холод заставил его очнуться. Тело окоченело, и даже слабый ветерок становился настоящей пыткой. Едва двигаясь, Феликс начал стаскивать с себя рваный китель стюарда. Его пронзила острая боль, от которой свело желудок. Он провел дрожавшей рукой по лицу и увидел на ладони не воду, а кровь.

И рассмеялся безумным смехом. Что лучше, замерзнуть или истечь кровью? Наверное, лучше всего было утонуть. Тогда все было бы уже кончено. Феликс медленно стянул китель, рассеянно подумав, что у него что-то с плечом, и стер кровь с лица.

Криков о помощи почти не было слышно. Кое-кто из уцелевших еще слабо стонал и молился, но большинство пассажиров, оказавшихся в воде, уже умолкло навеки.

Гринфилд уставился на тело, проплывавшее мимо. Ему понадобилось время, чтобы узнать это лицо, белое как мел и покрытое бескровными порезами.

Уайли…

Впервые за все время этого кошмара Феликс почувствовал тяжесть в кармане. Там лежало украденное у человека, безжизненно смотревшего в небо бледно-голубыми глазами.

– Тебе уже все равно, – стуча зубами, сказал Феликс, – но клянусь господом, если бы я знал, то не стал бы красть у тебя в последние минуты твоей жизни. Это похоже на осквернение могилы.