Убийство в соль минор - Анна Данилова Страница 3

— Гере Турову? — Травина повернулась к помощнице.

— Давай позвоним.

— И что спросить?

— Родинка… Родинка справа над губой у той женщины, которую я принял за свою жену, — она настоящая или нарисованная?

В тот момент я не понимал, насколько глупо звучит мой вопрос. Должно быть, они подумали тогда, что я не в себе. Или перед ними человек, переевший детективов?

— Хорошо, а второй вопрос?

— Эта женщина когда-нибудь рожала? Дело в том, что Валя не рожала. И если вдруг окажется, что это труп рожавшей женщины, значит, это не она.

Они позвонили и выслушали судмедэксперта Германа Турова — я никогда не забуду имя этого человека. Родинка — натуральная. Женщина рожавшая. Возраст — двадцать семь — тридцать лет.

— Но Вале двадцать с небольшим! — Я чувствовал, что пытаюсь обмануть самого себя. — И она не рожала.

— Что ж, шансы на то, что это не она, увеличиваются, — улыбнулась Лиза. — А может, поедем в морг, и вы еще раз взглянете на тело? У нее есть какие-нибудь особые приметы, помимо этой родинки над губой?

— Да в том-то и дело, что есть. Под грудиной — не знаю, как правильно выразиться, на месте, которое принято называть солнечным сплетением, тоже есть родинка. Но она есть и у той женщины. И лицо, конечно. Это ее лицо, понимаете?

— Быть может, это ее сестра?

— С полным комплектом родинок, таким же телом, каштановыми волосами, губами? Ее губы, особенно верхняя… Она даже после смерти идеальна и слегка вздернута.

— Ваша жена лечила где-нибудь зубы?

— Конечно. У нее есть свой стоматолог, ее подруга. Она бы без труда опознала Валины зубы, тем более что не так давно ей ставили пломбу. Как она выразилась тогда, возле самого уха.

— Так звоните врачу и поедем в морг! Вдруг ваша жена на самом деле жива, а вы горюете?!

— Вам показали ее одежду? — спросила Глафира. — Может, это на самом деле совершенно другая женщина, просто удивительным образом похожая на вашу жену?

— Показали. Черное платье в крови, туфли, тоже черные. Думаю, такое платье есть у каждой женщины.

— А другие вещи? Украшения? Телефон?

— Нет, ничего не показали и не дали, сказали, что все это вещдоки.

— Кто ведет дело? — спросила Лиза.

— Мирошкин.

— Что ж, считайте, что вам повезло. Это очень толковый следователь и к тому же хороший человек.

Я позвонил Ларисе Чайкиной, нашему семейному зубному врачу.

— Сережа, это правда? То, о чем все говорят? Кто это сделал?

Ее встревоженный голос и посыпавшиеся, как горох, вопросы снова сделали меня слабым и больным.

— Надеюсь, это не она, — я все же нашел в себе силы произнести эту фразу.

Отлучаться на долгое время было делом обычным в нашей семье. Если, конечно, наш союз с Сережей можно было назвать семьей. Взрослые люди договорились, обозначили свои желания и цели, решили, что жизнь вместе будет выгодной для обоих — и вот пожалуйста, штамп в паспорте, семья.

Сейчас, после двух лет нашей жизни под одной крышей, я могу сказать, что вся эта история смахивает на какую-то дурно пахнущую сделку. Хотя, если бы не мое желание радикально изменить жизнь и придуманный мною план, кто знает, что стало бы с Сережей. Нашел ли бы он силы восстановиться и вернуться на сцену? Что-то подсказывает мне, что он, человек непьющий, или спился бы, или погиб, потонул в депрессии.

Влюбившись в пятнадцать лет в одного парня и укатив с ним в Питер, я, интернатовская девчонка, плевать хотела на то, что меня разыскивают. Я любила, меня любили, мы жили в комнатке под самой крышей в старом доме на Васильевском острове. Подворовывали, курили травку, тусили в модных барах и клубах, перепробовали весь алкоголь, название которого знали. Потом вдруг решили пожениться, купили дом в Лисьем Носу. Мой муж занялся бизнесом — сначала гонял машины из Германии, потом занялся более прибыльным и опасным делом, стал покупать и продавать «дурь». В доме появились деньги, много денег. Я с утра до ночи стояла у плиты, встречала гостей мужа, каких-то нужных или просто приятных ему людей. Для этого пристроили целую террасу, рядом с которой редкий вечер не жарились шашлыки или не запекалась рыба. Гости, ставшие частью нашей жизни, почти нашей семьей, практически жили в нашем доме. Круглосуточно работала стиральная машина, проворачивая постельное белье и полотенца, как если бы у нас была гостиница. В гостиной стоял дым, все курили, обсуждая какие-то дела, пили, ели, слушали музыку, от которой меня тошнило. Мой муж уже давно остыл ко мне и воспринимал меня просто как товарища, помощницу, молчаливую, покорную и все понимающую. Уж не знаю почему он был так уверен во мне. Ему и в голову никогда не приходило, что мне такая жизнь может не нравиться и что я пожелаю бросить его, вернуться в родной город и начать новую жизнь. Не сказать, что он стал груб ко мне, нет, он просто меня не замечал. Наша страсть постепенно превратилась в нежную привязанность двух близких и одновременно очень одиноких людей, а после я вообще стала для него пустым местом. Деньги ослепили его, заполнили собой все, чем он жил, дышал, о чем мечтал. Наш дом заняли его друзья, среди которых было много бывших уголовников. Хотя может быть, у нас скрывались и те, кто прятался от закона. Очень странные и страшные личности. Одна спальня постепенно превратилась в лежбище наркоманов — опустившихся и крепко подсевших на иглу друзей мужа. Поскольку в доме не должно было быть случайных людей, всю заботу о них брала на себя я. Мне приходилось постоянно убирать, мыть полы, стирать и готовить. На плите всегда стояла кастрюля с супом, в морозилке я держала большие пакеты свиных ребер, подготовленных особым способом, который позволял быстро и без хлопот жарить их на углях, не дожидаясь разморозки. Кофе, сахар и чай я покупала килограммами. Кладовая была забита консервами, ящиками с водкой, коньяком, виски. За нашу совместную жизнь мне пришлось сменить десять кофемашин — они работали круглосуточно, поскольку в доме никогда не останавливалась жизнь, и гости постоянно хотели пить. «Соль, кофе!». «Соль, а чай зеленый есть?». «Соль, дай пепельницу!». Солью меня звали все. Кто первый зацепился за мою фамилию Соленая, сейчас и не вспомнить.

Деньги мой муж, который так и остался в моей памяти рано повзрослевшим мальчиком, худым, нескладным, с копной спутанных русых волос и зелеными, как ивовые листья, глазами, всегда хранил в нашей спальне под кроватью. Они лежали в большом голландском чемодане, который я купила в надежде на путешествия. Однако большую часть муж переводил на мои счета, полагая, что так будет надежнее. Он доверял мне до последнего часа своей короткой и странной жизни.

Случались, конечно, в нашей с ним жизни и неприятные моменты, когда кто-то из его друзей пытался приставать ко мне. К счастью, были и те, кто в отсутствие мужа строго следил за моей безопасностью. Видимо, на этот счет у них имелись вполне определенные инструкции.