Внимание: неверный муж! - Галина Владимировна Романова Страница 3

Представлять себе Леонида, возбудившегося на Сашкину дверь, Асе не хотелось. Но сама мысль о том, что он все же вернулся, ее окрыляла. А то, что вернулся не просто так, а с букетом, окрыляла вдвойне.

Свидание было простым и милым. Объяснение через пару месяцев было еще более простым, но от того не менее милым. Ленечка просто вдел ее безымянный палец в узкое колечко с миленьким камушком и проговорил:

– Ну вот, кажется, и все…

– Что все? – спросила тогда она, боясь поверить в счастье, свалившееся на нее так вот вдруг и сразу.

– Теперь мы обручены.

– Считаешь? – Ася радостно фыркнула. – А что потом?

– А потом будет много-много долгих лет, наполненных уютными буднями, счастливыми праздниками и чем-нибудь еще. Ты же не можешь мне отказать в такой малости, а, Аська?

Она не отказала, забыв уточнить, что им подразумевалось под «чем-нибудь еще». Как показало время, зря не уточнила. Ох как зря! Не сидела бы теперь под окнами этого чужого, погруженного в глубокий сон дома в два часа ночи, не караулила бы своего непутевого красавчика Леньку, как называла его Александра. И не заходилось бы ее сердце в такой дикой скорби на предмет загубленной молодости и попранных чувств…

Ася скосила глаза на часы – половина третьего. Свет продолжал гореть. Стало быть, сцена прощания затянулась. Сейчас в перерывах между первым и вторым шнурком на его ботинках должны были журчать какие-нибудь «муси-пуси», «киска-мурыська», «котик-обормотик» и еще какая-нибудь хрень. Потом затяжные поцелуи с фальшивыми непременными стонами. Пошлепывание, пощипывание…

Фу, гадость какая…

Почему-то Асе казалось, что ничего, кроме грязной, тривиальной интрижки, не могло происходить в квартире номер восемь с нагло светившимся окном в половине третьего ночи. Глупой, пустой, распущенной интрижки, которая ничего не могла значить ни для него, ни для нее лично. Она ведь все переживет. Переживала и не такое. А уж тюль в цветках и ацетатные шторки и подавно переживет. Да и кто там может жить, за такими-то шторами? Какая-нибудь продавщица из супермаркета, что неподалеку. Или нелепая библиотекарша, мечтающая сделать карьеру топ-модели. Или…

Асе вдруг снова захотелось завыть. И не просто тоненько попискивая, а завыть в полный голос, во все горло, чтобы стряхнуть дрему с близлежащих домов и деревьев. Чтобы всколыхнуть безмятежность глубокой ночи, заставить ее вздрогнуть, а заодно и тех, чье прощание было сейчас для Аси как затяжной прыжок.

Свет в окне второго этажа продолжал гореть…

Воспаленными от вынужденной бессонницы глазами Ася смотрела на проклятый светящийся прямоугольник, тискала шершавую оплетку руля и пыталась уговорить себя уехать наконец с этого места.

Ну, сколько же можно так себя мучить?! Сколько можно с напряженным вниманием вглядываться в эти дурацкие шторы и мучиться, и страдать, и сдерживать рвущийся наружу вой, пытаясь угадать то, что там за ними сейчас происходит?!

Она устала. Устала, замерзла и хочет спать. Хочет в горячую ванну. Хочет горячего крепкого кофе, такого, чтобы ложка в нем стояла, как в сметане. Огромную кружку сладкого черного кофе с огромным ломтем лимона, лениво омывающим бока в непроглядной глянцевой пахучести… А потом спать! Влезть в теплую удобную пижаму, укутаться с головой одеялом так, чтобы только нос один торчал, и уснуть. И спать потом как можно дольше, не просыпаясь. А проснувшись, обо всем тут же позабыть. И про мучительное ожидание, и про холод, и про окно это идиотское, промозолившее ей все глаза петушиным орнаментом тюлевой занавески. Все, все, все забыть. Потому что утро окажется теплым и милым. Солнце будет неслышно бродить по сонной квартире, тщетно пытаясь натолкнуться на патриархальный пылевой столб. Ленька будет спать рядом, разметав свои темные волосы по подушке. И это – только это! – будет важным тогда. То, что они вместе. То, что он рядом. То, что его рука хозяйски прижимает ее к себе. А он, еще до конца не очнувшись ото сна, губами проделывает брешь в ее волосах, пытаясь раскопать самый нежный участок ее шеи за ухом…

Но вместо того чтобы ехать домой, Ася который час сидит в выстуженной машине и продолжает пялиться на чужое окно, словно ее измученный интерес способен что-то изменить.

Ася потерла глаза, на мгновение прикрыла их, снова распахнула и снова подняла их ко второму этажу.

Свет по-прежнему горел.

Господи, как же она устала! Как она вообще до дома доберется, если сил не осталось почти ни на что? Она даже просто смотреть уже не может. Взгляд расползается, ерзает, перепрыгивает с оконного переплета на подоконник, с подоконника на форточку, и это жутко мешает ей сосредоточиться. Стало даже казаться, будто нелепые шелковые шторы вздымаются парусом и реют по комнате, отбрасывая странные, раскрашенные ацетатным блеском отсветы на оконное стекло.

– Чудеса твои, господи! – прошептала Ася удрученно, снова протерла запотевшее стекло машины и, с минуту поморгав, попыталась сосредоточиться. – Не проходит! Ни черта не проходит!

Застегнув легкую куртку до самого подбородка, она открыла дверь машины и выбралась наружу. Осторожно, стараясь не щелкнуть замком, прикрыла дверь и опасливо оглянулась. Вроде никого…

Дом, где сейчас прелюбодействовал ее красавчик Ленька, располагался в самом центре города. Хороший дом, с толстыми стенами, чугунными перилами мраморных лестниц, добротным полом и высоким потолком. Таких сейчас не строят, такие строились давно и на века. Уютный дворик, с детскими качелями и яркой полиуретановой трубой, причудливым лабиринтом изогнувшейся в окружении кустарника. Все это было неплохим дополнением к патриархальной прочности двухэтажного строения.

Асе здесь не было страшно. Ей здесь даже нравилось. Предыдущее место, куда таскался ее непутевый красавчик Ленечка, нравилось ей куда как меньше – старая хибара на пустыре в забытом богом районе. Бр-р-р, она до сих пор не может без содрогания вспоминать странных людей, незримыми тенями скользивших в ранних сумерках мимо ее машины. Нет, здесь народ совсем другой. К семи часам почти все бывали дома. Ближе к десяти укладывались спать. Только вот квартира номер восемь выбивалась из общей картины своим скандальным неповиновением заведенному порядку.

Ася поежилась в пустоте прохладной ночи и помахала руками вверх-вниз, пытаясь согреться. Потом снова подняла глаза к окну на втором этаже и тут же ахнула. Что за черт?!

Она зажмурилась, сомкнув ресницы с такой силой, что заныла кожа век. И снова распахнула глаза навстречу окну восьмой квартиры.

Ничего ей не мерещится! Кого она пытается обмануть?! И с глазами у нее все в порядке, и с фокусированием взгляда ничего не приключилось. И шторы… идиотские шторы из дешевого ацетатного шелка… реют по комнате самым натуральным образом, потому что снизу от подоконника их лижут языки пламени. А свет… свет по-прежнему горит в этой квартире. И из нее по-прежнему никто так и не вышел. Ее Ленечка, в частности.

На то, чтобы принять решение, Асе понадобилось не больше десяти секунд. Не заботясь больше о сохранении инкогнито, она пискнула сигнализацией, закрывая машину, и помчалась к подъезду, перескакивая через апрельские лужи с прытью антилопы. Тяжелая подъездная дверь отлетела в сторону. Первая ступенька, вторая, третья, площадка, снова лестница. Господи, какие холодные перила! Почему в таких домах всегда ужасно холодные перила?