Неплохо для покойника! - Галина Владимировна Романова Страница 3

Я сжимала зубы, чтобы не зарычать от ненависти, внимательно вслушивалась в показания свидетелей, но это ничего не изменило.

И поступила так, как должна была поступить, — признала его невиновным.

— Хочешь, я отменю твое решение в силу мягкости приговора? — с жалостью вопрошал меня Семен Алексеевич. — Только скажи! Не надо было мне на это соглашаться! Сама же настояла, а теперь мучаешься!

— Все в порядке… Вы не хуже меня знаете, что следственных материалов оказалось недостаточно для того, чтобы упрятать его за решетку, — глухо обронила я тогда и подняла на председателя суда посеревшее от переживаний лицо. — Мне необходимо отдохнуть…

— Хорошо, — он согласно кивнул. — Отдыхай сколько посчитаешь нужным, а затем…

Затем я жду тебя в наших рядах.

Семен Алексеевич встал и, проводив меня до двери, тихо произнес напоследок:

— Надо жить, девочка моя! Надо жить!..

А вот с этим-то у меня как раз и возникли проблемы, потому как жить мне совершенно не хотелось. Последней надежде — увидеть своего заклятого врага поверженным — не суждено было сбыться, а вместе с ней пропало и желание существовать…

Когда же Антонина, охваченная жаждой деятельности в процессе моих сборов, швырнула мне в лицо мой твидовый костюм и громогласно объявила, что я просто обязана съездить на работу и переговорить со своим боссом, то я растерялась.

— Зачем мне это, если я решила увольняться? Не пойду… — залопотала я, подтянув колени к подбородку.

— Пойдешь! — убежденно заявила она и потащила меня в ванную. — Ты обязана это сделать, хотя бы из уважения к нему! Он очень сильно рисковал своим добрым именем, позволив тебе судить этого подонка. И нянчился с тобой все это время как с ребенком, а ты!..

— А что я? — едва не плача, вопрошала я, намыливая голову.

— Ведешь себя как неблагодарная свинья! — не церемонясь в выражениях, клеймила меня Тонька.

И она, как всегда, победила.

Спустя два часа я поднималась по лестнице, устланной вытертой ковровой дорожкой, прислушиваясь к отчаянному стуку своего сердца. Но вопреки предположениям, жалости в умных глазах Семена Алексеевича не обнаружила. Твердо, с прищуром посмотрев на меня, он слегка кивнул в знак приветствия и сделал мне знак присаживаться.

Я прошла к столу и, отодвинув тяжелый дубовый стул, уселась напротив председателя суда.

— Так, так, так, — пробормотал он, постукивая карандашиком по папке с документами. — Пришла, значит…

Я молча кивнула, но сочла за благо промолчать. Чувство вины перед этим седым человеком, который так много сделал для меня в моем горе, потихоньку начало глодать меня.

— И что скажешь? — сурово свел он брови, впиваясь в меня взглядом. — За расчетом пришла? Или, может.., за жалостью?

— Не-ет, — почти прошептала я, внезапно оробев. — Я.., не знаю.

— Не знаю!.. — он в раздражении швырнул карандаш об стол и откинулся на спинку кресла. — Послушайте, уважаемая Анна Михайловна, что я вам скажу!.. Расчета я вам не дам — смолоду не привык кадрами разбрасываться.

Жалости от меня тоже больше не дождешься, надоело мне с тобой нянчиться. А по поводу твоих прогулов вот что скажу: отработаешь потом вдвойне! Поняла?

Я молча кивнула. Серьезность его тона не оставляла сомнений — мои выкрутасы ему порядком надоели. Как и подобает в данной ситуации, я понуро опустила плечи и лишь виновато время от времени кивала. Сказать, что мне было стыдно, значило бы ничего не сказать.

Уши мои полыхали, норовя подпалить бумажного журавлика, которого подвесил на люстру внук Семена Алексеевича.

— А сейчас ты напишешь заявление на отпуск, — не меняя интонации, продолжал он между тем. — И через месяц примешь дело о хищениях на мукомольной фабрике. Все!

Иди!..

Я встала, поправила юбку и, тихонько лопоча слова прощания, двинулась к выходу.

— Аннушка, — окликнул он меня, когда я уже была у самой двери. — Не слишком круто старик с тобой?

— Все нормально, Семен Алексеевич, — попыталась я улыбнуться. — Простите меня…

Он встал и, прихрамывая на левую ногу, пошел по направлению к выходу.

— Ты отдыхай, девочка… — взял он в руку мою ладонь и легонько сжал ее. — Время все лечит… И возвращайся такой, как ,была.

Хорошо?

— Постараюсь, — с трудом проглотила я комок, вставший в горле.

— Идем, я тебя провожу.

Мы вышли с ним из кабинета и медленно двинулись по длинному коридору, изрезанному выемками дверей. Шеф взял меня под руку и тихонько, почти ласково, начал наставлять на путь истинный. Не скажу, что слова его достигали своей цели, но мне отчего-то стало полегче дышать. Был ли то причиной его мягкий голос, уговаривающий меня с легкой долей укоризны, или лица сотрудников, приветливо улыбающиеся мне, но из здания суда я вышла почти спокойной.

— Встреча с шефом пошла тебе на пользуй — удовлетворенно кивнула Антонина, перекидывая через мое плечо ремень безопасности. — Пристегнись, а то опять на штраф нарвемся.

— Куда сейчас? — оборвала я ее брюзжание. — Поесть бы чего-нибудь…

— А вот это совсем хорошо! — ,. Подруга завела машину, и вскоре мы уже выезжали на проспект. — Отвезу тебя сейчас в одно местечко… Ты там ни разу не была… Жрачка отменная, ну и обслуживание на уровне.

Все было именно так, как пообещала Антонина. Заяц на вертеле был просто изумительным, а официантки, словно Белоснежки, порхали между столиками, едва возникала в них необходимость.

Поставив локти на стол, я положила подбородок на сцепленные пальцы и с благодарностью взглянула на подругу.

— Хорошая ты баба, Тонька, — выдохнула я какое-то время спустя.

— Еще бы! — самодовольно заявила та, доедая мороженое.

— Да, тебе бы еще скромности немного, — пустила я шпильку. — Цены бы тебе не было.

— А она мне ни к чему, — не обиделась Тонька. — Ну вот скажи, что я с ней стала бы делать? Добилась бы содержания от мерзавца мужа, который погнался за первыми встречными ногами, забыв о любезной сердцу супруге?

Нет! Принимала бы я от него подарки в дни рождения, учитывая его вероломство? Нет!

И уж, конечно же, не потребовала бы новую машину в годовщину нашей с ним свадьбы!

— Ну ты даешь! — качнула я головой. — Я бы так не смогла.

— Ты у нас другая, — согласилась подруга, доставая сигареты. — Вроде и не святоша, но идеалистка, каких свет не видывал.

— А это плохо?

— Не знаю… — она задумчиво уставилась на сизый дым, тонкой струйкой поднимающийся к потолку. — Не знаю… Но жить тебе тяжелее, это бесспорно. Тут ведь вот еще какое дело, Ань…